Алтайдын Чолмоны

Река и вода в культуре народов Саяно-Алтая

09.02.2018

(Продолжение. Начало 09. 02. 2018)
Далее шаман достигал отверстия в виде кратера, из которого выбивается пламя. Это место для шамана было опасным, через него он попадал в подземный мир Эрлика. Шаманы воспринимают мир Эрлика подобно земному, где есть горы, леса, водные пространства. Но там царит полумрак и всегда сумеречно. Попав через отверстие кратера в Подземный мир, шаман видит необъятные пространства, от которых идет семь дорог к сыновьям Эрлика.

У них много обязанностей, «профессий», но распоряжаются они морями, озерами и реками. Это водные владения преисподней, в них обитают души умерших людей. Шорцы, как было сказано выше, узут (душу умершего человека) отправляют на запад вниз по реке в мир мертвых. В морях сыновья Эрлика управляют чудовищами. Как некоторые сыновья (караш) Эрлика, так и водные чудовища являются духами-помощниками шаманов (изображение их в виде подвесок имеется на шаманских костюмах).
Местообитание пресмыкающихся/лягушек/морских чудовищ-глотателей совместно с рычащими медведями в мире Эрлика определено местом, где черные пески, которые пересыпаются подобно волнам на море. На следующем этапе путешествия шамана в подземном мире оказывается кипящее озеро (Кара кол) с крутыми берегами. На берегу его стоит лестница с девятью ступенями, по которой из этого места (ада) идет путь вниз, в другой ад. Из области Черного озера шаман попадает в область нахождения девяти быков, большой черной реки, с расположенным вдали беспредельным морем черного цвета. Затем его путь подходит к синей реке Тойбойдым с девятью притоками, которые называются Амар-Тимар. Через реку перекинут мост из конского волоса, по которому шаман осторожно переходит. Опасность упасть с моста очень велика, на берегу реки обитают морские чудовища-глотатели. По другую сторону реки расположены личные владения Эрлика. Они населены душами умер¬ших людей, которые находятся у него в услужении. Души постоянно пытаются вырваться из владений Эрлика и вернуться на землю, но с волосяного моста падают в реку Тойбойдым, и волны реки возвращают их к Эрлику. Сам Эрлик живет во дворце из железа или черной грязи, который охраняется его слугами, некоторые из них баграми вылавливают души умерших из реки.
Картина устройства нижнего мира у алтайских шаманов имеет хорошо разработанную панораму. Значительную часть в ней занимают представления, связанные с водой, всеми видами водоемов (море, реки, их притоки, озера, водные, обширные, как море, пространства, туманы, лед, вода в котле), некоторые из которых не являются составной частью ландшафта Алтая.
Большинство водоемов нижнего мира не имеет названий, но все обязательно имеют цветовые и цифровые маркеры, которые очень важны для понимания представлений алтайцев о жизни и смерти человека. Огромное бескрайнее море во владениях Эрлика не обозначено словом далай, а названо парным термином Бай-Тенгиз. Слово бай указывает на священность, богатство, беспредельность, тенгиз — море, известное из религиозных представлений теленгитов, телеутов, качинцев. В словаре тюркских наречий Махмуда Кашгар¬ского (Х! в.) термин в прямом и переносном значениях также означает море. Примечательно само название реки Тойбойдым. У В. Вербицкого этот термин означает океан, а также реку Обь. В некоторых мифах алтайцев также имеется указание, что это очень большое, не имеющее дна море. В характеристике этой реки не присутствует вода, она (река или океан, море) наполнена слезами живых и мертвых людей, а также кровью. В отношении слез вполне допускается связь реки слез с каноном погребального обряда тувинцев, телеутов, теленгитов, алтай кижи, у которых оплакивание умерших имело древнюю традицию. Ритуальное оплакивание умершего его близкими родственниками у тувинцев, например, начиналось с момента смерти и продолжалось до выноса тела умершего. Оплакивали умерших женщины. Близкие родственницы при этом распускали волосы. Обычай распускания волос в знак траура был характерен для древних тюрков. Мужчины выражали оплакивание выкрикиваниями, демонстрируя этим свое горе. У телеутов оплакивание носило не только обязательный, но и целенаправленный характер. По сообщениям А.В. Анохина, «при оплакивании родственники в причитаниях стараются сказать что-нибудь приятное для умершего». У телеутов, как отмечает А.В. Анохин, причитания носят название сыгыт. Ритуальное оплакивание сыгыт известно было также улаганским теленгитам и телесам. У тувинцев же термин сыгыт сохранился для обозначения одного из жанров горлового пения с двузвучной мелодией, с низким гортанным и высоким свистящим звуком, напоминающим флейту.
По-видимому, слезы в реке Тойбойдым — знак, кодирующий связь живых и мертвых, разрываемую затем временным фактором через определенные ритуалы, условно называемые поминальными циклами.
Возврат души умершего с реки Тойбойдым и других водных объектов невозможен. Души, как полагали шаманы, срывались в реку с волосяного моста, не могли выскочить из кипящей воды котла. В мире Эрлика вода, река, озеро, море, океан — поглотители душ людей. В этом же водном пространстве, на реке Тойбойдым, живут водяные чудовища — абра и Тутпалар (Jутпалар), челюсти которых подобны большой лодке. Они охраняют дворец Эрлика и души умерших. Изображения Тутпа и абра в виде мягких подвесок обязательно входят в оформление шаманского костюма, располагались они сбоку в нижней части. Их имели в костюме шаманы мужчины и женщины, которые проводили камлания духам земли-воды (черсу), Эрлику и его сыновьям, кровным духам из категории чистых и другим кормосам.
Подвеска Тутпа символизировала чудовище подземного мира. Она была важна шаману при его встрече с этим персонажем. Тутпа защищала шамана или шаманку от узутов (душ умерших), которые поедают живых людей. Подвеска абра крепилась там же на костюме. По своим особенностям персонаж абра принадлежит к чудовищам моря бай тенгиз. Для некоторых шаманов абра является тосем (тӧс — основание, опора, начало, кроме того, категория духов), через которого шаман входит в общение с Ульгенем . При окончании своего путешествия к Эрлику шаманы обязательно обращались к нему:
«Ты дух и владыка озер и черного ада с затвором!
У тебя девять адов, в которые ведет девять черных дорог.
Ты хан Эрлик, имеющий черный дворец и крепость.
Развяжи свое золотое решение.
Люди, ходящие через двери юрты,
Пусть живут в довольствии.
Дыхание скота пусть будет легким.
Пусть будут обильны пуповины (дети), как муравьи,
И живут крепко, как карликовая береза.
Хорошего коня с седелкой отдаю тебе.
Пусть наша жертва вручится тебе.
Ты наш величественный хан Эрлик, кланяемся тебе.»
По архивным и литературным источникам достаточно репрезентативно формулируются данные об обычаях и обрядах, связанных с культом гор и рек. Эти обряды у ряда народов Саяно-Алтая не выступают разрозненно, а составляют единую схему «гора-река (вода)» и, по-видимому, относятся к архаическим пластам религиозных представлений об Йер-суу.
Большую сохранность этого обряда, культа подтверждают материалы алтайцев, шорцев, хакасов (качинцев, сагайцев, бельтыров), бочатских телеутов, тофаларов.
Обращает на себя внимание календарная привязанность этого культа. Он приурочен прежде всего к моменту прохода льда, оживления и пробуждения природы. «Наступило время, чтобы заколыхалась зеленая трава, зеленеющие вечером листья крепкого дерева свесились подобно ушам соболя, светлый лед растаял. Золотая кукушка сидит и кукует на белой горе. 60 пуговиц владыки золотого хребта (Кайракана) расстегнулись». В этот момент было важно вступить во взаимоотношения с хозяевами гор-рек, совершить ритуал жертвоприношений и просить об исполнении своих просьб, связанных с ниспосланием плодородия.
Исторические разноплановые подвижки (завоевательные войны, этнокультурные контакты), проходившие с давних пор в Центральной Азии, касавшиеся тюркоязычных этносов Южной Сибири, постоянно корректировали их идеологию. Концептуальные основы этой идеологии были связаны с представлениями о мироустройстве, где не имело место отторжение природы, социума, самого человека как части мироздания. В контексте идеологических и социальных параметров река (как и другие виды гидросистем), так же как и гора, приобретала особое значение в жизни этноса и осознавалась не как средство удовлетворения физиологической потребности человека в пище, а как дар, удача, благополучие, получаемые человеком от творцов, духов-хозяев природы. Привязка людей к месту обитания, проживания (родовая территория, угодья и др.) при обрядовой практике не вычленялась из общей системы идеологических установок о мироустройстве. Семантикой реки/горы как Центра Вселенной наделялось также дерево (береза), которое в ритуалах участники обходили по кругу с востока (соответствующего началу года, весне, рождению) на запад. Крона березы символизировала верхний мир с пантеон божеств. Почитая землю и небо, всю земную природу, создателей людей, к березе обращались: «С пышной вершиной богатая береза, Тазы-Хак, богатый Ульген, прими новогоднее жертвоприношение». Через ритуал происходила встреча-контакт живущих в среднем мире людей с духами-хозяевами земли, особенно рек-гор, дарующих, благополучие, счастье, удачу. В ритуальной практике культа рек(вод)-гор просматривается древняя основа хозяйственно-культурной специфики этносов, придерживавшихся в культе использования традиционных, но архаических видов пищи, напитков. Особенно эта специфика просматривается на материалах шорцев.
Если обратиться к основному занятию шорцев, то начало календарного года у них связано не с охотой, а с собирательством и мотыжным земледелием. Эта закономерность отражена в календаре. Май имел у шорцев несколько названий: месяц битья пашни, месяц копания кандыка. Как известно, корни кандыка и сараны не только составляли важную часть пищевого рациона горно-таежного населения Саяно-Алтая. Они уже в раннем средневековье входили в состав дани, приданого, обмена с кочевниками-скотоводами. Охотники Северного Алтая брали с собой на промысел не только талкан из ячменя (прежде он делался и из дикорастущих кореньев), но и корни кандыка, сараны, растертую до состояния муки сушеную рыбу. Из мелко толченой рыбы (в семьях ее без очистки высушивали, заготовляли «ручным» способом лова впрок за летний период), смешанной с мукой (талкан) и кусочками конского сала, делали шарики и варили суп (тутпас).
Более древним чем арака (молочная «водка») у скотоводов-кочевников особенно в технологическом плане следует считать и хмельной напиток абыртка. Абыртка у шорцев и ряда других народов Саяно-Алтая являлась не только ритуальным, культовым напитком, использовалась она охотниками-шорцами и на промысле. Изготовление ее весьма простое. На охоте в берестяной сосуд наливалась вода (обычно талый снег), туда всыпался талкан (из ячменя, прежде — кандыка). Емкость плотно утеплялась тряпкой, кошмой и ставилась у костра. Вечером по возвращении с промысла в стан охотники имели уже готовый напиток. Как сообщали Л.П. Потапову шорцы, абыртка придает человеку крепость, неутомимость.
У шорцев обряд «река-гора» обозначался словом шачыг (реже — шачыл). Сценарий проведения шачыга у каждой группы имел свои конкретные детали, которые не лишают этого культа общих закономерностей.
Решение о дне проведения моления принимали старики после прохождения ледохода. Местом проведения его был берег близлежащей реки. Ко дню его проведения каждая семья готовила бутылку вина и берестяной сосуд (туяс) напитка из ячменя (у кондомских — из кандыка) хмельного абыртка). На месте сбора участников обязательно разбрасывались кусочки дерева, бересты, которые имели название кастак. Участвовать на молении замужним женщинам, как и чужеродкам, запрещалось. Они обычно наблюдали происходящее на некотором расстоянии от места церемонии.
Исполнитель жертвоприношения и ритуала, обычно старый уважаемый человек, приносил на шачыг большого размера чашу (чара) из дерева и ритуальную ложку (шабыла) из бересты. В чашу от каждой бутылки понемногу наливалось вино. Чашу, поднятую вверх, держали двое мужчин. Посуда использовалась только на молении, затем убиралась в особое место амбара отдельно от другой утвари. Из чаши исполняющий ритуал зачерпывал ложкой абыртку и совершал кропление во время обхождения дерева, площадки. Движение собравшихся шло по кругу на восток по ходу солнца с окончанием на западе. Исполнитель ритуала и собравшиеся в молитве вначале обращались к священной березе:
Тазы Хан, богатый Ульген
С пышной вершиной богатая береза, шок, шок, шок.
Вода-мать Памгара
Гора мать Чайым Кара
Рука если поднимется, кропление мое пусть будет.
Рыбу свою дай!
Зверя своего!
Шок, шок, шок.
По окончании жертвоприношений, молитв рекам-горам и душам умерших исполняющий ритуал гадал для собравшихся. Он бросал вверх чашу, из которой только что кропил духам и душам умерших. По ее падению (дном вверх или наоборот) смотрели, каким будет год. Считалось, что если чаша упадет вверх дном, то год будет неудачным. В момент падения чаши собравшиеся бросались собирать раскиданные на земле палочки и кусочки бересты (кастак — прибыль, удача). Хорошей приметой служило падение чаши вниз дном, символом удачи на промысле являлись также подобранные палочка или кусочек бересты, которые очень бережно припрятывались и хранились участниками обряда у себя дома.
Значительно более сложным обряд шаачылга был у шорцев, проживавших в верховьях р. Мрассу. В день проведения обряда один из молодых парней улуса (селения) в сопровождении своих сверстников обходил дома и собирал связки перьев глухарей соответственно числу мужчин в семьях и связки лоскутков по числу женщин. Собранные перья и лоскутки связывались в общую гирлянду (чалаба, чалба — лента на шаманской колотушке).
У шорцев с глухарем связано немало поверий, обрядов. Имелся семейный тӧс, состоящий из кедровой развилки, к которой были прикреплены перья глухаря. Его регулярно «кормили», обмазывали медом, сметаной перья и развилочку. При этой процедуре ему кланялись, прося удачи на охоте, считали, что если такого почитания не делать, то на охоте произойдет несчастье.
Наиболее четко содержательная направленность данных обрядов шорцев формулируется в тексте обращения к Земле:
«Земля, мать наша,
По которой мы ходим,
Вершина года повернулась,
Голова змеи загнулась,
Текущая вода зашумела,
Могучая тайга нагнулась,
Если рука поднимается,
Жертвоприношение было».
Общественные жертвоприношения реке (воде) у хакасов (качинцев, сагайцев), так же как и у шорцев, носили календарный характер и проводились в весенне-летний период. По данным С.Д. Майнагашева, торжественное общественное жертвоприношение хозяину воды качинцы устраивали на р. Абакан раз в три года. Н.Ф. Катанов говорит, что жертвоприношение совершалось раз в семь-десять лет.
Такие жертвоприношения носили родовой характер с участием шамана или шаманки. Само действие всегда проходило на берегу реки, где устанавливалась береза, специально сюда привезенная. Каждый участник подвешивал к ней лентообразной формы ткань (чалама). Возле нее возводился «ритуальный» стол из жердей и веток березы, на котором раскладывалось вареное мясо ягненка. Для церемониала из веток березы сплеталось «блюдо» для мяса.
Хозяину текущей воды, реке жертвой служил трехлетний молодой бычок или ягненок и обязательное кропление в сторону реки, воды аракой, алкоголем, последнее зачерпывалось шаманом ложкой из чашки, которую держал поднятой вверх на руках мужчина, участник церемонии. Украшенного лентами из цветных тканей жертвенного бычка, после камлания шамана, мужчины ставили на плот, садились отбуксировав лодку и плот с бычком на середину реки, пускали его по течению. Но иногда жертвенное животное (бычок, ягненок) забивалось на берегу реки, голову со шкурой и ногами бросали в воду, а мясо варили и съедали на общей трапезе после окончания всех ритуалов. Когда животное помещалось на плот живым, то для жертвенного «стола» и общей трапезы варили ягненка. Здесь же на берегу реки всеми распивалась арака. Помимо родовых жертвоприношений воде, реке подобный ритуал совершала семья, если у нее кто-либо из домочадцев утонул.
Отправление на плоту жертвенного животного вниз по течению реки, безусловно, связано с общетюркской картиной мира, в данном обрядовом контексте — с нижним миром. По-видимому, именно так представлялась ощутимая граница реальной земной жизни, за которой мог оказаться вход в подземный мир, куда отправлялась жертва. Жертва, реальная и в то же время метафорическая — «9-тигодовалый синий бычок», приносилась ради безопасности родовой общности людей «хозяину, господину» воды, величие рисовалось огромным, ибо хозяин являлся владельцем 60-ти родов текущих вод. В нижний мир, он же низ реки, хакасы после гибели ребенка отправляли на плоту его одежду вместе с жертвенными подношениями. Это делал отец ребенка весной, полагая, что плот отправлен к Талай-хану. Шорцы при обряде моления реке/воде делали «вниз реке на запад делали жертвенное возлияние три раза душам умерших людей». У шорцев же посмертную субстанцию человека (узут) отправляли на плоту в «место мертвых». Для отправления узуту кто-нибудь из родственников-мужчин изготовлял из 9 пучков стеблей или из такого же количества дощечек длиной 25-30 см плот (сал — общетюркский термин), к которому приделывались весла (ышки). Шаман особым камланием вел разговор с узут, угощал аракой, затем брал ее и сажал на плот, положив рядом листовой табак и окропив все абырткой или аракой. Шаман и сородичи спускали его на воду, некоторую часть пути по реке шаман сопровождал плот до назначенного ему по камланию места и возвращался. Представление шорцев рисовало картину самостоятельного путешествия узута, который гребет веслами, по черной дороге (кара-джол) к миру мертвых.
Обращает на себя внимание набор церемониальных средств в обрядах, связанных с рекой/водой у шорцев и хакасов. Доминантой в наборе являлась береза, выступавшая не только как символ мирового дерева, но и как знак возрождения пробуждающейся природы, знак родовой связи людей и дерева. В ряде космогонических мифов алтайцев говорится о том, что божество творило людей на ветвях деревьев. Возможно поэтому у хакасов «ритуальный стол-жертвенник», как и посуда для жертвенного мяса, изготавливались из веток березы. У шорцев же для жертвенных возлияний существовала специальная ритуальная посуда из березы, аналогичная по форме бытовой и хранившаяся старшими в роду.
Представления о суг ээзи (хозяине воды) у хакасов сохраняли свое значение вплоть до середины нашего времени. Хакасы убеждены, что суг ээзи разных озер играют друг с другом в карты и проигрышем им служит озеро. Поэтому исчезновение рыбы в одном озере и появление ее в другом расцениваются как проигрыш одного суг ээзи другому.
Почитание рек у тувинцев в прошлом наиболее ярко выступало по отношению к их истокам, верховьям (суг бажи) и особенно к различным родникам и ключам, бьющим из-под земли. По материалам, собранным мною в районе Кара-Холя (Западная Тува), у местных тувинцев в недалеком прошлом не наблюдалось специальных культов, молений, праздников, посвященных чествованию истоков рек. Истоки рек (суг бажи), аржаны, родники почитались обычно многими тувинцами в индивидуальном порядке. Указанным объектам тувинцы делали подношения ткани в виде лент (чалама), привязывали их к деревьям или кустарникам, растущим у истоков. При этом наблюдалось, что иногда почитание источника сочеталось с почитанием отдельных деревьев, растущих вблизи родников или истоков речек, особенно тех, внешний вид которых отличался от обычного. Особо выделялись деревья, у которых разросшаяся крона имела не обычную, а шарообразную форму. Такие деревья носят название хам ыяш (шаманское дерево). Если такое дерево росло невдалеке от родника, шаманы объединяли моления воде и дереву в одно.
У тувинцев не все шаманы проводили дагыыр у истоков рек. Не всякий исток рек или родник служил объектом почитания и культа. По народным преданиям, шаман по имени Тоскар-хам почитал исток реки Хемчик, ибо «хозяин» истока Хемчика входил в число духов-покровителей этого шамана. А известный на Кара-Холе (Западная Тува) шаман Сарыг-Хам не почитал данный суг бажи и не устраивал ему дагыыр, так как имел других духов-покровителей. У южных тувинцев истоки больших рек не являлись объектом религиозных культов. Однако маленькие речки, особенно те, которые брали свое начало от ключей-родников, почитались. Таким речкам устраивали тагин (слово, равнозначное термину дагыыр — «празд¬нество», «освящать», «совершать праздничный обряд»). Это празднество носило название булк тагин (булк — монг. «черный»). Шаманы булук тагин совершали очень редко, а ламы никогда. Обычно этот обряд устраивал богатый человек, если он начинал беднеть (или болеть), либо ритуал совершался по поводу, когда начинала высыхать или пропадать вода в источнике. Перед проведением тагина резали барана и варили его мясо. На месте проведения шаман втыкал рядом с истоком ветку от кустарника. Перед веткой раскладывалась пища, а к ветвям прикрепляли чалама, и шаман начинал камлание. После камлания обедневший или просто больной человек обращался с молитвой к хозяину земли и просил его вернуть погибший скот, взять к себе болезнь. В таком случае шаман посвящал божеству корову черной масти. Посвященное животное не резалось, а доживало до старости, в семье к нему относились с почтением. Исчезновение воды в источнике объясняли тем, что кто-то осквернил хозяина, вымыл в источнике руки или положил что-нибудь грязное.
Холодные и горячие источники, которые у тувинцев называются аржанами, издавна использовались в качестве лечебных. По представлениям стариков, аржаны считаются милостью природы, которую даровал бурхан. Полагали, что аржан избавлял человека от болезней, многих житейских неприятностей. В способе лечения на аржане своих болезней и недугов тувинцы предпочитали опираться на рекомендации лам. По приезде на аржан до принятия ванн, питья воды обращались к хозяину аржана. В обращении молящийся сообщал о своей болезни и просил от нее избавить. После молитвы обязательно делали сан (воскурение можжевельником). У аржана обязательно вешали подношения в виде лент и варили чай. Чай подносили хозяину аржана, из пищи подносили сыр, сметану, масло (виды священной пищи в культе, буддизме). После окончания пребывания на аржане (сроки всегда были регламентированы) снова делали воскурение можжевельником, вешали ленточки, варили чай, давали пищу. Это было выражением благодарности хозяину аржана за помощь. По суждениям людей старшего поколения, аржаны находились в очень чистых местах. Человек не смел сделать что-нибудь плохое аржану. Отсюда ничего не брали с собой, здесь все считалось священным. Пользоваться аржаном начинали в средний месяц лета. Считалось, что природа достигала к этому времени своего расцвета и вода уже «поспела». Вода вообще считалась «поспевшей», когда на речных камешках появлялся песок и они становились скользкими. Если человеку приходилось купаться в аржане, то для этого шили себе одежду из ткани белого цвета (штаны и рубашку). Детям до 7-10 лет принимать ванны не разрешали, так как считалось, что состав воды для них очень сильный.
Вода у всех тюркоязычных народов Саяно-Алтая занимает наиважнейшее место в фольклоре, религиозных представлениях, обрядах и культах. Реки, независимо от географических характеристик, рассматриваются как живые существа, имеющие определенные взаимоотношения с людьми. В религиозных представлениях река осмысляется и как место обитания антропоморфного, а в некоторых случаях и зооморфного духа. У шорцев тофаларов и тувинцев хозяин всех рек (суг ээзи) рисуется в образе женщины. По мнению Н.Ф. Катанова, часто этот дух выступает в образе девицы с рыжими волосами, которая, сидя на берегу реки, расчесывает гребнем волосы. Она притягивает в реку мужчин, и увидевшие ее мужчины неудержимо будут тянуться к воде. Некоторые реки представлялись имеющими мужскую сущность. Нередко дух-хозяин воды по каким-то своим надобностям мог обращаться к людям, что указывает на существование определенных взаимоотношений. Так, в сагайской легенде говорится о том, как дух-хозяин воды в виде человека пришел к людям за помощью. Он обратился к старой женщине и стал звать ее к себе, чтобы помочь его жене при родах. Местообитание хозяина воды, т. е. река, воспринимается как жилище, подобное жилищу людей. У хакасов суг-ээзи живет на дне рек Енисея и Абакана, он спит на постели, очень мягкой, как красное сукно (ткань, высоко ценившаяся хакасами. — В.Д.), у него на голове шапка, похожая на красный бархат. В его земле всегда стоит темный день. У него свой дом, скот и все, что надо для жизни. Путь в его землю начинается от берега реки, именно поэтому обряд жертвоприношения хозяину реки хакасы всегда устраивали на берегу реки. Покровительство и гнев хозяина реки распространяется на плавающих в реке людей, переходящих броды и рыбаков.
У шорцев и сагайцев перед началом рыбной ловли мужчины обязательно устраивали жертвенное возлияние (крапление) хозяину реки алкоголем. Алтайцы около места рыбной ловли привязывали к дереву лентовидные кусочки тканей (чалама) в знак подношения жертвы — доли духу реки. Тофалары к дереву прикрепляли не только ленточки из тканей и рубахи, но и возжигали (курили фимиам) и богородскую траву. А через огонь давали божеству жертвенную еду — молоко, жир, масло.
О взаимосвязи хозяина воды с рыбаками свидетельствует и одна из тофаларских легенд. В ней рассказывается, как во время рыбалки к парню вышел хозяин озера, опутанный шелковыми нитями. Нитями его обмотал один лама, полагая сделать его своим духом-помощником. Пожалев духа-хозяина воды, парень освободил его от ниток, за что получил от него разрешение рыбачить на озере. В 1985 г. исследовательница этнографии тофаларов Л.В. Мельникова получила информацию от жителя пос. Алыг джер о поклонении сун-эзи конкретной реки. В частности, тофалары перед тем, как перейти брод на реке Уде, обязательно привязывали ленточки из холста белого цвета к лиственнице, растущей вблизи берега. К хозяину конкретной реки они обращались со следующими словами: «Дух реки, Сун-Ези Уды, дай мне спокойно перейти. Чтобы олени мои не утонули, чтобы сумины мои остались целыми и сухими, чтобы я остался невредим».
В традиционных верованиях якутов, как сообщает Н.А. Алексеев, дух-хозяин воды выступал в основном в образе старой женщины. Он никогда не давал улова, если орудия лова не были освящены или были осквернены. Осквернить их могли люди, присутствовавшие недавно на похоронах или те, у кого в доме некоторое время тому назад умер человек или произошли роды. Для удачи на промысле якуты обязательно совершали обряд очищения огнем орудий лова, такое очищение проводилось при изготовлении нового невода, перед отправкой на промысел и началом зимнего лова.
По представлениям долган, дух воды являлся хозяином всех рыб и всего живущего в воде. Место пребывания его скрыто, он живет под водой, его никто, даже шаманы, не видит. При камлании духу воды для испрашивания удачи на промысле шаманы получали только знак на хороший улов от духа воды, который бросал издали рыбью чешуйку. В жертву духу воды на берегу реки или озера долганы ставили палочку, на которую вешали шкуру гагары, снятую целиком. Затем, как и народы Саяно-Алтая, спускали жертву по воде. По представлениям долган-шаманистов, после сезона охоты все звери, птицы и рыбы возвращались к хозяевам земли-воды. Последние их пересчитывали и говорили: зверям — по таким-то местам ходить; птицам — по таким-то местам пролетать; рыбам — по таким-то речкам и рекам подниматься в следующем году.
Во время лова у шорцев рыбаки соблюдали ряд запретов, которых придерживались беспрекословно. Нельзя было смеяться, сквернословить, громко разговаривать, особенно запрещалось сказать что-то обидное для хозяина реки. Шорцы в случае неожиданной встречи с хозяином реки должны были снимать головной убор, поклониться ему и просить дать рыбу людям. Для общения с духом-хозяином реки у шорцев существовал особый язык, но, чтобы он не потерял силу, его всегда хранили в тайне.
Почтительное отношение, жертвенные подношения воде/реке соблюдались не только рыбаками, но и всеми людьми. Хакасы, к примеру, считая, что вода, как и огонь, является божеством, бросали в реку и озеро первые кусочки (начало) некоторых видов пищи. У тувинцев и хакасов любая еда и напитки сначала давались божествам, духам, а затем уже людям. Алтайцы, сагайцы и тувинцы при переправе через реку на стоящие рядом деревья вешали чалама — лоскутки тканей. Гирлянды с подвешенными лентами (чалама) алтайцы натягивали через небольшие речки с одного берега на другой. Подношениями могли быть и кусочки одежды, конский волос и др. Стоя на берегу реки, алтайцы всегда снимали головной убор и произносили молитвенные слова. Качинцы полагали, что в озере Урре обитает шайтан (злой дух), и никогда не останавливались близ него. Особо опасно этот дух вел себя, когда озеро начинало замерзать, тогда он якобы начинал громко рычать. Чтобы этот дух мог дышать и не погибнуть, на озере обязательно делали 7 прорубей, в которые бросали объеденные кости, прося его поесть.
Хакасы раз в 7-8 лет посвящали хозяину воды коней определенной масти, чтобы он никого не тронул и броды были благополучны. А тофалары посвящали хозяину воды оленей и лошадей. У шорцев в одном из преданий сообщается, как они принесли в жертву порогу на р. Мрассу старую женщину, убив ее и спустив вниз по реке.
Особое отношение к рекам у тюркоязычных народов Саяно-Алтая проявлялось в момент их вскрытия или замерзания. Шорцы весной и осенью на р. Мрассу и ее притоках обязательно выходили на берега рек и совершали крапления или брагой (позо), или водкой и почтительно кланялись воде. Как наблюдал В. Вербицкий, шорцы на р. Кондоме, когда пошла вода, т. е. начался ледоход, все от мала до велика собрались на берегу реки. Все умывались водой в надежде быть здоровыми в течение всего года, при этом обязательно обводили вокруг головы три раза куском хлеба, а затем бросали его в воду. Хозяину воды мужчины брызгали (кропили) вверх водкой.
В отличие от якутов-скотоводов, у которых рыболовный промысел, особенно среди неимущих слоев населения, имел круглогодичный цикл, шорцы зимой рыбу не ловили. Для шорцев — пеших охотников тайги добыча зверя, конечно, не являлась гарантией полного жизнеобеспечения в зимнее время. Невозможность заниматься зимой рыболовством скорее всего диктовалась духовными установками, определявшими реальные правила поведения людей. Шорцы беспрекословно верили, что хозяин реки давал улов, а также мог утопить человека, разбить плот, опрокинуть лодку-долбленку. Он же, по их представлениям, регулировал быстрый или медленный «роспуск» реки весной, т.е. определял время прохода льда, и вслед за идущим льдом спускался к ее верховьям. То же он делал и осенью, когда становился лед. При этом шорцы полагали, что река замерзала только тогда, когда хозяин проходил с низовьев к верховьем и уводил туда же всю рыбу. Именно здесь, в верховьях, в тайге, располагался он на зимовье, ловить же рыбу зимой не следовало, чтобы не беспокоить хозяина воды-реки.

Из сборника «Реки и народы Сибири»
Санкт-Петербург: «Наука», 2007