Алтайдын Чолмоны

Детство в традиционной культуре тувинцев и теленгитов

02.03.2018

В традиционном обществе тувинцев и теленгитов семье, семейно-родственному коллективу всегда придавалось огромное значение. Функционирование семьи было непосредственно обусловлено социальными институтами, этикой, моралью. Общество и семья занимали активную позицию в отношении демографического поведения. Об этом свидетельствуют конкретные общественные установки. Безбрачие и бездетность не признавались нормой жизни.

Существовавшие у тувинцев и теленгитов формы заключения браков (колыбельный, сговор, похищение) говорят о том, что ведущая роль в создании семьи принадлежала семейно-родственному коллективу, а скрепление судьбы молодых людей осуществлялось на традиционной основе обычного права.

Ранее 14-15 лет девушек не просватывали, и возраст брачащихся обычно был не менее чем 16—18 лет. По достижении брачного возраста только в исключительных случаях кто-то не вступал в брак. В основном таковыми оказывались отдельные лица из неимущих, беднейших слоев населения. У теленгитов к холостякам (бойдонг) и старым девам относились без всяких предубеждений (статус последних отражался только, в специфической прическе, которую они носили с определенного возраста). У тувинцев яш, наоборот, в отношении тех и других существовали особые предписания, которые ставили их в какой-то степени в положение изгоев.

Наличие у молодой женщины внебрачного ребенка (сурас) не являлось препятствием для вступления в брак. У теленгитов такой ребенок, как правило, получал принадлежность к родовому этнониму деда и воспитывался в его семье не как внук, а как сын и был приравнен по нормам обычного права к родным братьям и сестрам своей матери. Такая акция была действенной и обязательной при экзогамных нормах брака. И в этом случае ответственность за воспитание ребенка и создание ему необходимого «наследства» не являлась прерогативой вновь создаваемой семьи матери ребенка.

Каждая новая семья у тувинцев и теленгитов начинала свою самостоятельную жизнь в собственном жилище с соответствующим убранством, утварью, тем или иным количеством личного скота, полученного от родителей, родственников.

Прежде чем перейти к проблеме детства в традиционной культуре теленгитов, следует сказать, что это одна из этнотерриториальных групп южных алтайцев, проживающих в настоящее время наиболее компактно в Кош-Агачском и Улаганском районах Горно-Алтайской автономной области. Этнографическое изучение этой группы до недав¬него времени оставалось вне поля зрения исследователей народов Южной Сибири.

Отрывочные, фрагментарные сведения о расселении, этническом составе теленгитов имеются в работе Г. Н. Потанина, совершившего путешествие по Горному Алтаю в конце 70-х годов XIX в. Небольшая сводка о теленгитах дана А. Калачевым, который посетил их в 1896 г. Фундаментальное исследование этнической истории алтайцев проведено Л. П. Потаповым.
Отметим, что у теленгитов до настоящего времени сохраняются многие черты их традиционной культуры. В сфере семейно-брачных отношений особая роль отводится нормам экзогамии, самобытным свадебным циклам, обычаям и обрядам, связанным с рождением и воспитанием детей.

В повседневном быту большое значение продолжают иметь некоторые традиционные виды хозяйственной деятельности (отгонная форма скотоводства), различные виды домашних ремесел (изготовление войлока для юрт, кузнечество, предметы конского снаряжения и т. д.).
Теленгитская семья традиционно считалась благополучной, если она была многодетной.
Прежде теденгитки рожали в том же жилище, где жила семья. Муж, дети удалялись из дома на время родов. Роды проходили возле постели супругов на специальной подстилке (1урун), сделанной из шкуры овцы без какой-либо обработки, либо использовали кусок войлока (кийис).

Как только заканчивались роды, пожилой мужчина (баш туткан кижи) должен был заколоть специально откормленную к этому времени овцу. От овцы ему полагалась голова, которую в вареном виде он уносил домой. Перед тем как ее варить, хозяин — глава семьи — на голове овцы делал крестообразный надрез. От этой овцы женщине, принимавшей роды (киндик эне), выделялась почетная задняя часть туши {уча). Обычай закалывать хорошей упитанности овцу для роже¬ниц сохраняется у теленгитов и поныне, когда женщины возвращаются из родильных домов. От такой овцы сохраняются шейные позвонки (7 штук), которые нанизываются на палочку и хранятся в доме. Теленгиты полагают, что подобное отношение к шейным позвонкам способствует правильному развитию шеи младенца. Когда семья делала перекочевку, эти позвонки бросали в огонь очага.

Наречение имени ребенка у кош-агачских теленгитов было прерогативой киндик эне, ухаживавшей за роженицей в течение первых трех дней, или старика, резавшего овцу после благополучных родов.

Первый бульон, сваренный из мяса этой овцы, называется ийт мӱн {ийт — ‘собака’, ‘мясо’, ‘тело’; .мӱн — ‘бульон’). Помимо того что он способствует восстановлению сил роженицы, он имеет сакральное значение. Небезынтересно отметить, что подобное название пищи (ийт мӱн) фиксируется только у теленгитов. У других этнотерриториальных групп виды и названия пищи были иными.
Женщины после родов в течение 5 дней не расчесывали волосы и целый месяц не ели пищи, приготовленной из крови, внутренностей. Для обилия молока пили много чая, ели талкан.

При заболевании грудницей (ымзанган) набухшую грудь массировали когтем медведя, лапой птицы улар или же гребнем для расчесывания волос. Но обычно грудницу лечили специалисты (томчи, эмчи) путем массирования ступней ног. Томчи у теленгитов, как и у тувинцев, становились лица, рожденные близнецами. При кормлении ребенка грудью женщины пили только процеженный чай (делается это и сейчас). Эта мера якобы предохраняла от попадания чаинок в грудь кормящей женщины.

При родах пуповину перерезала ножницами или ножом (в зависимости от пола ребенка) киндик эне. Пуповину (киндик) она перевязывала ниткой (учук); присыпку для пуповины делали из сожженных волос с головы матери. Новорожденного она же обмывала крепко заваренным чаем с добавлением соли, мясного бульона. Обмывания затем изредка повторялись до исполнения младенцу двух месяцев. Это древний способ соблюдения детской гигиены у кочевых народов.
Первый выход из дома роженицы с ребенком происходил спустя некоторое время, когда это было уже не опасно для них обоих. Поездка в гости с ребенком обставлялась рядом предохранительных мер. Из дома женщина брала с собой некоторое количество овечьего (внутреннего) сала, можжевельник. В помещении, куда она приезжала, в огонь очага бросали сало и ветки растения. Эти действия были направлены на сохранение молока в груди женщины, чтобы оно благодаря этому не «остыло». Сохранение обилия грудного молока «поддерживалось» постоянным воскурением можжевельника через очаг в доме. В случае недостаточности грудного молока женщина распускала косы на груди и три раза с каждой стороны проводила по ним гребнем.

До рождения ребенка ему никакого приданого в семье специально не изготовлялось. Новорожденного заворачивали в шкурку козленка (ягненка) мягкой выделки или тонко катаный войлок (эне чуу — ‘пеленка матери’). Первый комплект одежды (шубу, шапку, обувь) готовили, когда он начинал ходить.

Для хранения пуповин мать шила мешочки из кожи овцы (чер), различающиеся по фасону для девочек и мальчиков. Они обязательно дополнялись снизками бус, раковинами-каури (для девочек), дисками из перламутра, пуговицами (топчи), в них вкладывались зерна ячменя. Прежде сочетание предметов, их цветовая гамма соотносились с полом ребенка.

Мешочки прикреплялись к специальному украшению для верхней одежды ребенка (шалтрак), которое пришивалось к ее спинке. Оно представляло собой сложный ансамбль: верхняя часть — над- прямоугольный по форме кусок кожи (позднее ткань) — расшивалась бусами, раковинами-каури (јыламаш), перламутровыми пуговицами. От этого куска спадали снизки из бус, раковин и т. д. Число снизок у девочки было четным, у мальчика — нечетным. Изготовлялся шалтрак, когда ребенку шилась первая шубка {тон), т. е. к тому моменту, когда он начинал ходить (в год или чуть позже).

Пуговицы (бусы, раковины и др.), как правило, подносились новорожденному родственниками, другими людьми; сначала их прикрепляли к дужке колыбели, а позже использовали для изготовления шалтрака. С этим украшением на одежде ребенок ходил до 5-6 лет, затем из него для девочки делали накосные украшения.

Наспинное украшение детской одежды у теленгитов уникально, сложно и его семантическое значе¬ние. Как известно, оберегов для детей у народов Южной Сибири по видам, месту прикрепления, хранению было немало. Но наспинных украшений известно немного. С теленгитским имеет аналогию украшение с оберегами у кетов. Здесь, несомненно, можно видеть присутствие общих мировоззренческих элементов, представлений о жизненном цикле человека, его половозрастной стратификации и т. д.

С десятилетнего возраста мешочек с пуповиной снимали с шубки ребенка. Когда мальчик вырастал и женился, ему его отдавали. Мешочек с пуповиной отца в некоторых случаях прикрепляли к верхней одежде его первенца; в случае смерти захоранивали с умершим. В этнографической литературе отмечалось, что алтайки носили мешочки с пуповинами прикрепленными к поясному украшению бел на чегедеке, шубе. Л. Э. Каруновская отмечает, что при наступлении родов женщина спешила к матери за своей пуповиной.

В дом, где появился новорожденный, родственники, соседи приносили различные предметы, пищу. Прежде обязательными считались бусы, раковины-каури, пуговицы, ткань. Подношения прикреплялись к люльке, и впоследствии из них изготовлялись шалтрак и обереги к одежде, накосные украшения.

К роженице непременно приезжали родственники с ее стороны — мать {энези), отец (адазы), сестра (ејези), брат (агазы) и др.

Одаривание киндик эне являлось обязательным актом. Прежде этим женщинам подносили нательную одежду {гитан, койлон), шкуру овцы, задние ляжки, заднюю часть туши овцы. Позже шкуру заменили полотенцем, давали мыло, головные платки, устраивали хорошее угощение. Когда в той же семье киндик эне прини¬мала вторые роды, то ее одаривали шубой (тон), а после третьих — лошадью. Для новорожденного ей полагалось принести пеленки (прежде это были шкурки ягнят хорошей выделки, одеяло — эне чуу).

Шкуры овцы, заменившиеся позже полотенцем, вручали киндик эне непременно за каждого ребенка. Полагали, что без этих подношений в мире предков такие теленгитки будут иметь руки, обагренные кровью. Штаны давались потому, что повитуха «поймала» ребенка из «того места».
Между семьей и киндик эне существовали определенные нормы отношений. После родов мать и ребенок определенное время никаких отношений с киндик эне не поддерживали. Иногда спустя год и более мать с ребенком совершала специальное посещение дома киндик эне (до этого ребенку нельзя было ненароком оказаться в ее доме, а если киндик эне заходила в дом родителей ребенка до определенного срока, не предписывалось. Посещение ее дома не намеренно было нежелательно, при визитах ей оказывались какие-нибудь знаки внимания, делались подношения (мясо, арака, другие виды пищи, угощений). На свадебном тое присутствие киндик эне было обязательным. О престижности ее положения говорит то, что ей воздавались почести, особенно со стороны родственников жениха, наравне с родной матерью. В подготовке приданого киндик эне участвовала немалой долей, одаривала детей скотом.

В настоящее время киндик эне выбирается семьей, где ожидается ребенок. Обычно избирается та из женщин, которая отвозила или отводила роженицу в роддом или первой вошла в дом. Со стороны из бранной киндик эне новорожденному дарятся покупные пеленки, одежда, одеяло и т. д. Спустя год в семьях устраивается торжество, после чего взаимоотношения семьи, младенца с киндик эне легализуются, а до этого времени они носят характер недозволенности, избегания.

Кормление детей грудью длилось довольно долго (до 5—7 лет), иногда старшие по возрасту и родившиеся позже сосали грудь матери одновременно. Дополнительным питанием, если у матери было мало молока, являлось молоко домашних животных. Прикармливать детей начинали рано, им давали легкие сыры (быштак), сливки {каймак), мясной бульон, разжеванное отварное мясо. Соску ребенку делали из кусочков бараньего сала от курдючной части туши. Количество пищи определялось самим ребенком. Когда он начинал плакать, мать давала ему грудь, которую он сосал до сытости. Теленгиты довольно рано приобщали (делается это и сейчас) детей к гигиене. Уже с 2—3 месяцев ребенка вынимали из люльки и держали на весу у порога жилища, пока он не отправит нужду. С этого возраста у детей вырабатывался устойчивый рефлекс, и практически в колыбели он постоянно лежал сухим.

У теленгитов имелся обычай в отношении детей, делавших первый самостоятельный шаг. Ножки его чем-нибудь опутывали. Прежде для этой цели использовали тонкую кишку для домашней колбасы (јӧргӧм). Домой зазывался шустрый, подвижный ребенок, перерезавший своеобразные путы начавшему ходить младенцу. В этот акт вкладывалось пожелание придать ногам ребенка крепость, силу, быстроту ног лошади. Сходный обычай был известен киргизам.
Первый выпавший зуб обязательно запихивали в кусочек мяса (теперь — в мякиш из хлеба) и выбрасывали на съедение собаке. При этом действии обязательно произносился импровизированный текст алкыша (благопожелания).

Обратимся к некоторым материалам по обрядам, связанным с рождением ребенка. Как уже говорилось, бездетность, малодетность тяжело переживались. Среди теленгитов существовало твердое убеждение, что бездетные супруги в мире предков не встретятся. По¬этому бездетность расценивалась по морально-этическим нормам весьма отрицательно, плохо воздействовала на психологический климат, взаимоотношения между супругами. Существовало немало обрядов по испрашиванию чадородия. Как правило, они были связаны с очагом, огнем очага {от ээзи).

Кошагачские теленгиты совершали обряд- просьбу {торку, отторо — ‘родить’, ‘телиться’) без участия шамана. Бездетная семейная пара к этому обряду изготавливала новое кӧжӧ (занавес, закрывающий супружеское ложе), закалывали барана. С кӧжӧ, мясом отправлялись в дом родителей (обязательно много¬детных) жены и там разводили огонь в очаге. Супруги садились за занавес, из-за него лили в огонь масло, бросали мясо (от каждой части туши барана по маленькому кусочку), прося очаг дать детей. Затем брали из очага золу и, завернув в кӧжӧ, уносили сверток домой.

Если в семье был только один ребенок, то обряд совершался по тому же ритуалу в многодетных семьях родственников мужа. При обряде в юрту собирали детей.
Борьбе с бесплодием служил еще один обряд, который совершали женщины у себя в жилище. В Улаганском районе в своем аиле женщина разводила маленький костер, развешивала по кругу ленты (1алама) белого цвета. К проведению обряда из коры или дерева вырезалась фигурка ребенка и готовился для нее полный комплект одежды (сапоги, шубка, шапка). На костре готовился чай (мизерное количество). Женщина произносила молитвы — просьбы о ребенке к Ульгеню. Фигурки ребенка и 1алама после церемониала убирались в ящик (кайрчак). В случае рождения ребенка у него обязательно должна была быть на теле отметина (меҥ).

У теленгитов существовало немало предохранительных мер в отношении новорожденных. Особо они соблюдались в семьях, где дети часто умирали. Если после первенца в семье умирал ребенок, места, где были зарыты родильный войлок, послед, обычно поливали аракой. Иногда обильно политый аракой послед высушивали и зашивали в матрац (тӧжӧк), на котором спали супруги. Если ребенок умирал вскоре после рождения, то могли послед выбросить из аила собакам.

Считалось, будто кӧрмӧс (злые духи) спрашивают у «мест», где захоранивался послед новорожденного, где ребенок. На этот вопрос якобы следовал ответ: не видели, ничего не знаем о ребенке, были пьяные. В таких же случаях зашедший в юрту человек брал новорожденного ребенка, прятал его за пазуху, под верхнюю одежду, и выходил на дорогу по направлению к реке, но шел не как обычно, а по иному пути. Дойдя до реки, переходил ее, следовавшие за этим человеком кӧрмӧси получали у реки ответ того же характера, что и у «мест». Если ребенок был не первенец, новорожденному перевязывали пуповину жильной ниткой от тушки тушканчика или клали ее на дорогу и прикрывали сверху казаном.

В семье, где часто умирали дети, одному из новорожденных перевязывали руку у запястья красной ниткой. У следующего ребенка смотрели руку, и если находили «метку от нитки», то такого ребенка захоранивали, ибо считалось, что эти дети рождаются кӧрмӧсами. По воспоминаниям информаторов, предотвратить смерть взрослых и детей могли ламы, именовавшиеся в среде теленгитов хубилганами. Хубилганы жили только в Монголии, и к ним теленгиты ездили для предотвращения смерти, за предсказанием судьбы, по случаю важ¬ных событий в жизни.

У теленгитов, алтайцев единственного в семье ребенка называли кийин бала (кийин — ‘последний’, ‘задний’; бала — ‘ребенок’). В отношении таких детей соблюдался ряд предписаний. При рождении им давали плохое имя, например Jаманкыс, Jамануул. Мальчику, как и девочке, в уши вдевали серьги, делали девичью стрижку волос, отращивали косички (тулун). К косичкам прикрепляли, как у девочек, перламутровые украшения (тана). От «сглаза» не только этим, но и всем детям на одежду пришивали раковины-каури, перламутровые пуговицы. Теперь эти старинные предметы заменяются пуговицами фабричного производства, бусами, спортивными значками и др.

В отношении кийин бала шаманы рекомендовали родителям соблюдение многих запретов. Ребенку нельзя было посещать некоторые дома, впускать в дом опасных для ребенка людей. Опасными людьми считались те, которые якобы были связаны с кӧрмӧсами. Если у ребенка болела голова, запрещалось употреблять мясо с головы любого вида скота. Детей никогда не посылали после захода и до восхода солнца за водой. Это время суток у теленгитов, как и у тувинцев, считалось опасным для жизни людей. Если же возникала необходимость идти за водой, то необходимо было от набранной воды немного отлить обратно в источник.

При опасных переездах (через бурные реки, горные перевалы и т. п.) кийин бала предписывалось подносить хозяевам мест кусочки ткани, 1алама, араку. Переезды было необходимо совершать тихо, степенно. К единственным в семье детям окружающие относились благоговейно, обычно ни в чем им не отказывали, не порицали, редко подвергали наказаниям. Такие дети могли стать большими шаманами, знатными повитухами. Рука кийин бала считалась лечебной. При заболеваниях кишечника, желудка, суставов массажирование рукой такого человека якобы содействовало излечиванию. Интересно отметить, что одного из близнецов теленгиты считали также кийин бала. Запреты и предписания к таким детям соблюдались в семье до достижения ими 14—15-летнего возраста. Прежде при больших бедах (эпидемии, военные столкновения, падеж скота) род (сеок) приносил кийин бала в жертву.

Рождение близнецов (игис) в семье расценивалось весьма положительно, хотя нормой считалось рождение одного ребенка. Для них изготовлялась одна люлька (кабай), в нее поочередно укладывали детей. Но чаще один ребенок вырастал в кабай, другой без нее. Женщина, принимавшая роды, за двойню получала подношения такие же, как за одного ребенка. Кошагачские теленгиты предпочитали в случае рождения близнецов, чтобы дети были однополыми. Полагали, что независимо от пола один из детей будет жить за счет другого. Когда в семье рождалась двойня, из тальника вырезали двузубую вилку и приглашенный старик разламывал ее и бросал в огонь. Этот символический акт должен был способствовать тому, чтобы сложилась единая судьба, жизнь (чурум) близнецов на долгие годы.

Вообще к многодетным семьям окружающие относились очень благожелательно. В отношении женщин, родивших семь сыновей иди воспитавших семь внуков, существовало представление как о людях особой судьбы: их душа (сӱнези) после смерти будет в мире предков (am обо) поставлена на серебряном шире. Старых холостяков именовали слов ям бойдон, для старых дев специального термина не было.

Для изготовления люльки использовалось несколько пород дерева: тополь (терек), лиственница (тыт), ель (чиби), кедр (мӧш). Но предпочитали тополь, ибо это дерево было более мягким в обработке, а сама люлька весила меньше, чем люлька из других пород.
Она выдалбливалась из целого ствола дерева с трухлявой сердцевиной. Расколотое пополам дерево выбиралось скребком (унгу) с железным ложковидным обоюдоострым лезвием. Изготовлением люлек занимались только мужчины (женатые, имевшие много детей), но предпочитали, чтобы мастером был старый человек. Если не оказывалось умельца сделать люльку, то брали ее в другой семье. По сведениям, полученным мною в Улаганском районе, для люлек использовали и бывшую в употреблении посуду (челек, шургун), в которой хранились молочные продукты (квашеное молоко). Бочонкообразные сосуды раскалывали пополам и из одной половины сооружали ложе люльки. Передняя часть ложа закрывалась дощечкой. Над ней сооружалась дуга из прута тала, укреплявшаяся вильчатой развилкой. Дуга с развилкой (общее название чанмра) и примерно х/3 ложа обшивались войлоком, сверху дуги войлок нависал в виде козырька. Задняя продольная стенка имела на стыке с донной частью ложа отверстие, в которое входил желобчатый сток деревянной лопаточки. Передняя и задняя стенки скреплялись с ложем колыбели ременными вязками через соответствующие отверстия.

Такой способ скрепления деревянных частей предмета был типичен исключительно для кочевников. Задняя часть люльки заканчивалась выступами (кабайдын-пузы), за которые ее раскачивали ногой. От дуги к задней продольной стенке натягивалась ременная веревка {кирши), на которую при надобности спускали войлок. С боков имелось по четыре ременных вязки (була), ими перепеленывали тело ребенка в колыбели.

На дно люльки, под заднюю часть тела младенца, укладывали слой сухого овечьего помета (койдын ӧтӧк). Для стока мочи использовали хвост сарлыка, разрезанный по длине, кусочек его выступал наружу. Поверх хвоста сарлыка укладывалась шерсть, сощипанная с ног, шеи сарлыка, стружки от дерева тайа. Чуть выше под спинку на дно люльки клали шерсть от молочных коз, и еще выше люлька выстилалась в несколько рядов шкурками ягнят; намоченную мочой шерсть просушивали и употребляли долгое время. В Улаганском районе поверх шерсти стелили листья лопуха (чалбук). Некоторые обходились без хвоста сарлыка и использовали только шерсть, сухой помет. Позже вместо хвоста сарлыка для стока мочи делали из дерева лопаточку (кургек агаш) подпрямоугольной формы с выводным устройством. На поверхность лопаточки наносились прорези-желобки, идущие к ее осевой части. По осевой части имелось желобчатое углубление, с него происходил сток мочи.

В колыбель ребенка укладывали голым, прикрывая шкурками ягнят, козлят. «Пеленалось» не все тельце; закрывались грудь, живот; чтобы было теплее, с дуги и с задней части люльки надвигали поверх тела младенца войлок. В колыбель укладывали не сразу, а после того, как заживал пуп; до этого времени ребенок находился на руках матери, близких. Ребенка держали постоянно в люльке. Когда он начинал садиться, его из нее вынимали, но на ночь опять укладывали в нее. Прежде чем положить первенца в люльку, в нее ненадолго помещали щенка и качали его в ней три раза. В дальнейшем к этой собаке в семье относились особо, кормили ее до старости.

В редких случаях щенка подменяли ягненком, который также становился табуированным, и его содержали в отаре до старости. Щенка, ягненка иногда подменяли младенцем из другой семьи, лапой собаки или ногой овцы. Во всяком случае до положения новорожденного в колыбель в нее обязательного кого-то укладывали. Как дань традиции, подобные манипуляции совершаются в отношении детской коляски, когда младенца привозят из родильного дома.

В жилище люльку подвешивали за ременную веревку к крюку. Ременную часть по всей длине (не менее 1 м) специально дополняли сложным набором из различных предметов, называвшихся тем же термином (шалтрак), что и наспинное украшение на детской одежде. В набор входили «кисти» (не более трех штук), сделанные из выделанных кож диких животных. К вязкам кистей (длиной 14-16 см) прикреплялось большое число астрагалов (четное), фаланг, копытц косуль, меньше — обработанных таранных костей бычков, телят, и очень редко в «кисти» включались бараньи астрагалы. Фаланги, астрагалы полировались, имели просверленные отверстия для скрепления с кожаными вязками.

Копытца косуль, рога специально подрезались. К кистям привязывались бедренные, берцовые кости зайцев, плечевые кости рысей, рога бычков. Кисти дополнялись кожаными мешочками с пуповинами, резными изображениями домашних животных (лошадь?), наконечниками стрел, бронзовыми пуговицами, дисками (зеркалами?), ленточками и др. Замечу, что основными предметами шалтраков были кожаные кисти, астрагалы, фаланги, копытца, мешочки с пуповинами (другие относятся к разряду импровизационных, но по характеру они также символически- целевые).

Крюки (илмек) из дерева орнаментировались резьбой, роговые были гладкими и изготавливались из рогов диких животных (косуль).
Комплекс оформления приспособлений для подвешивания колыбелей у теленгитов, алтайцев сложен и уникален. В нем ярко представлены объекты хозяйства не скотоводов, а охотников, и, безусловно, они могут быть соотнесены с архаическо-мировоззренческой линией представлений древних охотников, связанных с ребенком, жизненным циклом.

После каждого новорожденного на ременной веревке колыбели кто-нибудь из родителей завязывал узелок, по их числу всегда можно было знать, сколько детей родила женщина. Если ребенок умирал, узелок не развязывали. В семьях, где дети не умирали в младенческом возрасте, колыбель называли ырысту кабай («счастливая колыбель»), в противном случае — 1ок кабай («плохая колыбель»).

Подношения новорожденному (бусы, раковины и др. — они назывались термином сын) прикреплялись к кириш. Кроме того, приносили кусочки курдючного сала, шкурки. Если в аиле ребенка оставляли в люльке одного, то на тело его клали нож (бычак) или ножницы (кайчы), плетку (камчы). К колыбели привязывали и охранительные предметы — когти медведя, лапу птицы улара. Лапа медведя оберегала ребенка от кӧрмӧсов, лапа птицы — от вздрагивания во сне. В Кошагачском районе медведь редко водился (в Улаганском — очень распространен), поэтому у кошагачских теленгитов когти, лапы медведя были редки.

Когда люлька изнашивалась, раскалывалась, то ее сжигали, но никогда не выбрасывали. Колыбель, сделанная из ствола дерева или посуды, прежде у теленгитов была единственным типом. Среди некоторых родовых групп теленгитов можно отметить бытование люльки «телеутского типа», зафиксированное в свое время Л. Э. Каруновской. В Улаганском районе (с. Язула) в настоящее время телеутская колыбель бытует.

Одним из важнейших элементов культово-генеалогического комплекса представлений была идея симпатической связи частей человеческого тела, его органов, в единое целое. Связь эта, как показал Д. Фрэзер, не нарушалась, когда та или иная часть тела отделялась от человеческого организма.
Уход за волосами, оформление их в прическу сохраняет у теленгитов и сейчас важное значение. В отношении традиционных причесок следует иметь в виду, что прежде они всегда были теснейшим образом связаны с половозрастной, социальной стратификацией индивидуумов и отражали правовые нормы семейных и общественных устоев.

У тюркоязычных народов Саяно-Алтая наблюдалось особое отношение к волосам. В течение всей жизни человек придерживался строгих предписаний по уходу за ними. Срезанные, вычесанные волосы всегда припрятывались, убирались в определенное место. У теленгитов особым ритуалом сопровождалась первая стрижка. Волосы ребенка (карын чач) считались утробными и независимо от пола до проведения специального ритуала родители за прической детей не следили. На определенном возрастном этапе волосы ребенка становились объектом внимания семьи и всего семейно-родственного коллектива.

После года, чаще в два или чуть позже, в семью приглашался дядя {тай) по матери для первой стрижки волос. Предпочтительным временем года для церемонии считалась весна, когда дни становились длиннее. Осенью и позже, с убыванием светового дня, волосы не подстригали. В весенне-летнее время избирались дни, совпадающие с новолунием. В семьях к этому церемониалу готовились заранее, закалывали овцу, гнали араку. Волосы выстригались у ребенка спереди, очень немного, заворачивались в тряпочку, и дядя увозил их с собой. До определенного времени они хранились у него в небольшом сундучке (кайырчак), обычно стоявшем в передней {тӧр), почетной части жилища.

После исполнения ребенку 2—3 (не более 7) лет родители отправлялись к дяде за карын чач. С собой брали ему подарки (рубашку), кастрированного барана (ирик), четыре кожаных сосуда {таажур) араки и 5 м хлопчатобумажной ткани белого цвета {илу). В жилище ему преподносили таажуры с аракой, варили мясо, в передней части жилища прикрепляли илу. В настоящее время ткань вешают на гвоздь, но также, в передней части дома, хотя дома теперь имеют современную планировку. Во время угощения дядя повязывал ребенку пояс {кур), отдавал узелок с волосами и одаривал ребенка скотом. Для племянников, особенно мальчиков, он ничего не должен был жалеть и прежде преподносил в подарок коня со снаряжением. Теперь дарят годовалого бычка (торбок), девочке — коз, овец. Корову дарить не полагалось. Впоследствии ребенок и его родители дядю ничем специально не одаривали, в то время как дядя ни в одной просьбе своему племяннику отказать не мог; такие отношения наблюдаются и сейчас.

Утробными волосами распоряжались по-разному. По некоторым сведениям, их специально не хранили, а сжигали в доме родителей ИЛИ ОТНОСИЛИ в укромное место. Другие данные говорят, что карын чач хранили постоянно в жилище в сундучке. После свадьбы дети свои утробные волосы из дома родителей забирали и хранили так же, как в доме родителей. Волосы сохранялись только от первой стрижки, остальные при вычесывании, подстригании сжигались.

При первой стрижке мальчику волосы обривали ножом, оставляя только те, что росли на темени; девочкам оставляли волосы на висках и темени.

Волосы, растущие от висков, у девочек заплетали в косички и по длине украшали снизками бус (јинји). С такой прической {сажай) девочка ходила до 14 лет, и окружающие обращались к ней словом «бала» (‘дитя’, ‘девица’, ‘детеныш’).

В 16 лет самай заплетали по обе стороны в четыре, а из теменных плели сзади, если позволяла густота волос, до 15 косичек. Эта часть прически, т. е. косички от теменных волос, называлась чурмеш. С 16 лет у девушек изменялись и накосные украшения. Их делали из бус, раковин-каури, крученых шелковых нитей и вплетали по длине многочисленных косичек. С изменением прически, украшений окружающие обращались к девушке уже не словом «бала», а «кыс». Мальчиков с момента рождения до женитьбы называли уул бала. Девушка, не вышедшая замуж, всю жизнь носила прическу из многочисленных косичек с украшениями и захоранивалась с ней.

Воспитание детей, привитие им трудовых навыков, норм поведения как в среде сверстников, так и но отношению к взрослым было важной заботой семьи и всего семейно-родственного коллектива.
К трудовой деятельности детей приобщают с малолетства. С шестилетнего возраста мальчики уже могли оседлать лошадь, ездить верхом, пасти на недалеком расстоянии скот, а вблизи жилища помогать по уходу за ним. Девочек с этого возраста приучали доить коров, нянчить младших, убирать жилище, шить и при этом правильно держать иголку.

Особое внимание уделялось привитию детям правил поведения, норм этикета. Им запрещалось появляться впереди взрослых. Чай, пищу полагалось подавать, держа посуду двумя руками или правой рукой. Пищу в доме подавали начиная со старшего по возрасту и заканчивая младшими. Если закалывали барана, приуроченного к какому-нибудь торжеству, то куски мяса подавали начиная с самого старшего или младшего. Когда в дом приезжали гости, дети их обслуживали: помогали спешиться с коня, привязывали коня к коновязи, расседлывали (если гость задерживался), кормили, стелили постель и т. д. Детям не полагалось вмешиваться в разговор взрослых, что-либо просить у гостей. К отцу, матери на протяжении всей жизни обращались только на «Вы», при обращении к родственникам пользовались номенклатурой родства, свойства. Подобные формы обращения имеют место и в настоящее время, особенно на семейно-бытовом уровне.

В рамках традиционной культуры тувинцев и теленгитов, на основе межпоколенного опыта выработалась целенаправленная система воспитания и развития ребенка. Эта система основывалась прежде всего на реальных, достаточно суровых условиях жизни скотоводов-кочевников и охотников тайги. В то же время общество располагало высоким духовным потенциалом, воздействующим на формирование его сограждан. В тесной взаимосвязи с социально-экономическими условиями находились формы духовной культуры — устное и музыкальное творчество, этика, мораль. Рациональная, духовно обоснованная и наполненная система воспитания ребенка была большим достижением традиционной культуры тувинцев и теленгитов.

(Продолжение в следующем номере)