Настройки отображения

Размер шрифта:
Цвета сайта:
Ностройка изображения
Ностройка изображения

Настройки

Алтайдын Чолмоны

Бабушка

11.03.2019

«Мы идем по жизни, как по тонкому, хрупкому стеклу…

Я разбираю записи на обрывках бумаг, листков. Рукописные, пожелтевшие. На машинке отпечатанные, с продырявленными страницами. На компьютере набранные, посветлее.  Они как осколки,  как кусочки жизни. Разные.»

Это строки из сборника Вячеслава Ядаганова «Осколки», напечатанной в Горно-Алтайской типографии совсем недавно. Очерки. Рассказы. Стихи. Пронизанные душевной теплотой, мягким юмором, какой-то невысказанной грустью.

Вячеслав Ядаганов по профессии инженер-строитель. Это его первая книга. Рассказом «Бабушка» мы знакомим читателей с новым автором.

Ей было 82 года, когда она умерла. Угорела. Она жила отдельно от нас, рядом с нашим домом. С братом Сашей мы ей срубили небольшую избушку, она сам хотела жить отдельно. Я, говорит,  курю, а у вас маленькие дети, да и ночами не сплю, вам буду мешать. Я приносил ей воду с речки, заносил дрова, она потихоньку с костылем ходила по избушке, топила печку, ставила себе чай. В тот день, как обычно, в обеденный перерыв я заскочил к ней. Она лежала на кровати, но как-то неестественно. Я подошел, тронул ее, ее голова податливо скатилась с подушки, с руки упала трубка. Она было без сознания, я стал ее тормошить, но она не дышала. Мы позвонили в скорую, пока она ехала, я сидел рядом. Руки у нее еще были теплыми, я их гладил. Тут я почувствовал, что у меня кружится голова. Я сразу посмотрел на печку. Труба была закрыта. Когда я открыл дверцу печки, дров там не было, но печка была горячая. Ясно, трубу она закрыла рано, эта вечная привычка стариков на всем экономить. Я открыл трубу, дверь избушки, сам вышел на улицу, надо было, чтобы угарный газ вышел из избушки.

В день похорон гроб никак не хотел пролезать через дверь, заносили, видно, боком, и не подумали, что выносить уже прямо надо, с телом. Бабки шептались, что уходить не хочет, рано померла. Действительно, несмотря на возраст, бабушка была еще крепкой. Большинство зубов у неё были целы, до последнего времени она вдевала нитку в иголку. Беспокоили ее только суставы. Даже летом она ходила в теплой обуви, колени  были обернуты шкуркой ягненка, и она их все время поглаживала. Когда я еще учился в школе, в городе,  привозил ей мазь из змеиного яда, вонючую такую, она помогала. Еще на зимние каникулы я привозил ей табак, листовой. Специально из высланных матерью десяти рублей на дорогу один рубль я откладывал на табак бабушке.  Она любила курить, у неё были трубка и кисет, их она постоянно искала. Как-то мы всем домом ищем ее трубку, с ног сбились, все перевернули, найти не можем, а  оказалось, трубка у ней во рту. Не выпуская изо рта трубку,  она умудряется что-то говорить, рукой поправлять трубку и искать дальше. Она любила петь. Когда выпьет чуть-чуть, может долго песни петь. И ни одна из них не повторится. Она ещё любила рассказывать. Но я не любил слушать. Мало ли дел, то в футбол нужно идти с пацанами  играть, то на речку бежать. И только когда вечером я усаживался делать уроки, у ней была возможность мне что-то рассказать. Но и тут я отмахивался, уроки надо учить, а она тут со своими рассказами. И сейчас, когда прошло более пятидесяти лет, слушал бы и слушал ее, о многом бы расспрашивал. Но поздно. И приходится стараться искать и искать в уголочках своей  памяти ее воспоминания. Но находятся только кусочки, обрывки ее рассказов.

– «В детстве меня крестили, нарекли Ольгой. Мы жили большой семьей, детей тогда было много. Их много рождалось, много и умирало. Летом жили в одном месте, зимой в другом. Летом было хорошо, мы уезжали далеко в горы, пасли скот. За овечками нужно было ходить целый день. Насыпают родители  ячменного зерна в торбочку – и до вечера с овечками. Обуви не было, пойдет дождь, так по грязи босиком  и шлепаешь. Ноги замерзнут, станешь на камень с углублением, пописаешь туда, ноги погреешь и бежишь за овечками. Оттого и суставы теперь болят. Мы держали много коров, доили, ставили айрак, гнали арачку. Это мне нравилось. В такой день отец был в приподнятом настроении, шутил. Я с братьями таскала воду, дрова. Посреди аила стоял чуурым на большом казане, в котором кипел айрак, на чуурыме небольшой казан с холодной водой, ее нужно было постоянно менять, так как она быстро нагревалась, а за холодной водой нужно было бежать на речку. Из чуурыма торчал деревянный желобок, по которому стекала арачка в какую-нибудь посудину. Отец постоянно пробовал и подсказывал, когда огня добавить, когда поторопиться сменить горячую воду.  Отца звали Мухлай. Тоже крещеный. Тогда многих крестили, ходили по стоянкам и крестили, давали русские имена. А мы их на свой лад. «Мухлай» — это Николай, а меня звали «Олика», Ольга, значит. Отец откуда-то приехал, не улаганский он. И женился на вдове, Депсей звали, это мать моя. Она была замужем за другим мужчиной, Ухан звали. Он умер, у него было четверо сыновей, один из них Абрам. У Абрама было много детей, одного  из сыновей зовут Аркадий, дядя твой, ты с его сыном играешь, Толиком. Другой сын Абрама — Роман, тоже твой дядя, отец  Юры, Лиды, Вити Ухановых. С Витей ты в городе учишься.

У моего отца с матерью тоже было много детей. Очень часто дети умирали. От болезней, от холода зимой. Зимой мы жили в аилах. Мне казалось, что я зимой все время мерзла, как вспомню, что зима скоро, сразу холодно становится. Зимой нужно было всю ночь поддерживать огонь посреди аила. Маленьких ребятишек держали в ямках около огня, чтобы тепло было.

Мать рано умерла, болела долго. Учила меня выделывать кожу, шить обувь, одежду. Летом мы готовили сено. Тогда косилок не было, литовок не было. Рвали руками, скручивали и сушили на деревьях. Они так и оставались на деревьях до зимы. И зимой потихоньку ими подкармливали. Но в основном скот сам находил корм под снегом, или ел кустарники и хвою деревьев.

Отец был высоким и худощавым. Домашние дела его не очень заботили, все держалось на матери. Когда мать умерла, все хозяйство на мне было. Нас, ребятишек, отец не очень ругал, да и не баловал сильно. Подопьет, начинает в рифму говорить. «Мухлайдын сёзи мун сёске турар» – «слово мое тысяч слов других стоит». Тоже любил рассказывать, но откуда он пришел, где жил, я не слышала, чтобы говорил.

В это время происходили какие-то изменения: революция, белые, красные. Приходили какие-то люди, рассказывали про колхозы, заставляли ехать в одно место, где село будет. Отец категорически отказался куда-то ехать, родственников тоже отговаривал.

Но однажды нагрянули люди в формах, наш скот пересчитали, отобрали, а  нас  повели. Сперва мы шли пешком, одно село, второе, потом везли на машине два дня. Привезли в Ойрот-Туру, город, где ты учишься теперь, Горно-Алтайск. Там были большие дома, много людей. За городом село, Кызыл-Озек. Нас увезли туда, держали  в каменных домах с решетками. Мы узнали, что здесь людей бьют, убивают. У всех нас что-то спрашивали, я ничего не понимала. Несмотря на то, что я была взрослая, я не умела писать и читать. А нас заставляли расписываться. Был какой-то переводчик, он вроде бы говорил по-алтайски, но я все равно не понимала. Били и заставляли что-то подписывать. Я не умела, крестики ставила. Потом нас повезли дальше. Из своих родственников со мной уже никого не было, ни отца, ни братьев. Я так и не знаю, остались ли мой отец и другие родственники в Кызыл-Озеке или их увезли дальше. Говорили, что многих уже расстреляли. Да мы и сами слышали ночами, как людей били, а на улице слышались крики и выстрелы.

Привезли нас в еще больший город,  Дьаш-Тура назывался, теперь это Бийск. Людей еще больше, все плачут, некоторых отбирают и отправляют дальше. Все это время у нас была мысль — бежать. Отец, когда был рядом, очень подробно мне рассказывал, как себя вести, если удастся бежать. Мы слышали, что многие пробовали бежать, но их быстро вылавливали, били. Из наших родственников никто не пробовал бежать. А я все искала момент, когда можно было бы сбежать.

И вот такой случай подвернулся. Однажды нас куда-то повели, там рассаживали в машины куда-то везти. Но машин не хватило. Сказали, что будем ждать следующую машину. Сели на землю, ждем. День теплый, нас охраняли двое, с винтовками. Один взял котелок и пошел за водой, другой лег на землю, прикрыл глаза. Я вижу, он задремал. А я специально села с краю, около дерева. Огляделась, все сидели уставшие, измученные. Я тихонько пересела за дерево. Никто ничего не замечает. И я тихонько ухожу, если что, скажу, что туалет ищу. К тому времени я знала по-русски  несколько фраз. А это был край города, сосны, кусты. Когда уже была далеко, бросилась бежать. Бежала долго, пока не кончились силы. Не могла успокоиться, все казалось, что меня ищут. Я даже не знала, считали ли они нас, оставшихся, если не считали, и искать не должны. Как и говорил отец, я держалась подальше от людей и ближе к дороге. Остаток дня я провела в лесу и только ночью стала выбираться из города. Только к  утру я вышла из города, долго плутала, не могла сориентироваться, когда стало светать, снова зашла в лес, легла под куст и заснула до вечера.

Первые пять дней я шла только ночью. Летом ночи светлые, но не знала, правильно ли иду. Вспоминала, что встречалось, когда нас везли сюда. Питалась травами, ягодами, грибами, запивала водой и шла дальше. Я боялась зайти в деревни, я боялась встретиться  с людьми. Но у людей я все-таки оказалась. Наевшись каких-то грибов, я отравилась. И в бессознательном состоянии наткнулась на какой-то дом в лесу. Дальнейшее помню проблесками. Через несколько дней придя в себя, я поняла, что семья, проживающая в этом доме, спасла меня. Они сообразили, что я отравилась, чем-то меня отпаивали, кормили, выхаживали. У них я пробыла дней десять. Они так и не поняли откуда я, как. Я ничего не могла объяснить. Но догадывались, думаю. Набравшись сил, я двинулась дальше. Дали они мне какую-то обувь, еды немного, курточку. Даже не знаю, в каком это месте было, не знаю, живы ли они сейчас, знаю только, хозяйку звали Маша.

Я уже примерно знала, куда идти, не очень боялась встретиться с людьми, могла, хоть и плохо, изъясниться, спросить что-либо. Чтобы набраться сил, останавливалась у кого-нибудь дней на пять-десять, выполняла работу по хозяйству, люди снабжали меня продуктами и я шла дальше.

Что интересно, я все время шла горами, лесами, ночевала под деревом, кустом, но ни один зверь на меня не напал. Реки несколько раз переплывала, тонула, чуть не умерла, когда заболела, что-то с желудком случилось после отравления. Но вот  звери меня не трогали. Хотя и волков видела и медведей. Когда я подошла ближе к онгудайским лесам, встретились охотники. Они мне подсказали, что можно будет идти через Кадрин. Тут я вспомнила, как я еще маленькой с родителями ездили в Кадрин, на Аржан, целебные источники. Когда я это сказала, один из них говорит, что был на этих источниках и подробно стал объяснять, как мне идти.

Теперь я летела как на крыльях. Я снова была босиком, обувь я истоптала и выбросила, еда была, охотники расщедрились. У меня уже было огниво, я могла разжечь огонь, согреться, потому что дело было  к осени. Добравшись до ключей, я узнала местность, оттуда я уже точно знала, как мне идти. Мое сердце колотилось, я пила из источника воду, умывалась и плакала. Я буду дома через два дня. Я возвращаюсь домой».

Бабушка, а тогда молодая женщина двадцати девяти лет, каким-то чудесным образом  через три месяца после ареста оказалась на родине. Но дома ее никто не ждал. Скот был угнан в колхоз, аил и постройки разобраны и увезены. Ее приютили на ближайшей стоянке: лишние рабочие руки не помешают. Она еще долго ждала, все надеялась, но никто из родственников  не вернулся. Шел 1936 год. А в 1937 году она родила девочку, Розу, мою будущую маму.

А место, где они жили, это километров десять от села Кара-Кудюр, в сторону Буланду. Оно так  и называется, «Jадаан», по имени отца бабушки, моего прадедушки. Оттуда и фамилия наша пошла.

Я как-то возил детей туда, но мы не дошли именно до того места, остановились поблизости, надо было в гору идти. Собираюсь когда-нибудь всех детей собрать и все-таки дойти.

Сегодня, когда иногда начинаю детям рассказывать про бабушку, меня мало кто внимательно слушает, дел-то у них много: надо новую игру скачать, зайти в вай-вай или фай-фай, найти, где у них там в телефоне припрятаны сто грамм или черт его знает, сколько там грамм.

 

ТОП

«Баатырларыс ойгонып калды…»

(Башталганы 1-кы номерде) «Алтын-Эргек» кай чӧрчӧкти сценада «Ээлӱ кайдыҥ» турчыларыла кайлап отурыс. Ол тушта мениле саҥ башка учурал болгон. Кандый да ӧйдӧ сӱнем чыга бергендий, бойымды ӱстинеҥ тӧмӧн ајыктап турум. Топшуур согуп турганымды кӧрӧдим. Ол ло ок ӧйдӧ коштойындагы, алдыгы, ӱстиги телекейлерге јӱрӱп, олордо не болуп турганын, ондогы јӱрӱмди база кӧрӱп турум. Ончо ло бойым

Малдыҥ сӧӧк-тайагыла тудуш јаҥдар

Кыптунак Малды сойгон кийнинде эҥ ле озо этле кожо кыптунакты кайнадар учурлу. Јаак Эки јаакты айрыйла, бирӱзин тургуза ла кайнадар. Оноҥ башка эки јаак јадала, «арткан этти јип салар». Ол тушта этти јизе, курсакка бодолбос. (К. И. Санин) Кары Карыны энедеҥ јаҥыс бӱткен кижи јарбас керегинде албатыда чӱм-јаҥ бар. Оныла колбулу мындый кеп-куучын арткан: «Бир

Јаҥарыс бистиҥ Алтайга јаҥыланзын

Јаҥы Койон јылдыҥ бажында телеҥит јаҥарыс коштойындагы Алтай крайда профессионал студияда јыҥыраганын интернетле «нӧкӧрлӧжип» турган улус уккан-кӧргӧн лӧ болбой. Оны кӧргӧн кижиниҥ база ла катап «Улаган тыҥ!» деп, кӧксине чабынар кӱӱни келер. Бу узак јолды кӱчсинбей, Улаган аймактыҥ кеендикти, узанышты ла спорттыҥ албаты бӱдӱмдерин элбедер тӧс јериндиҥ башкараачызы Мерген Тельденовко, Алтай Республиканыҥ ат-нерелӱ артисттери Марина