Алтайдын Чолмоны

«Он был человеком цели — сделать жизнь своего народа лучше»

11.06.2020

Первый Глава Республики Алтай Валерий Иванович Чаптынов дружил со многими людьми разной профессии, разностороннего интереса в силу своей неординарности, высокого интеллекта. Нам посчастливилось встретиться с одним из его друзей юности, прозаиком, публицистом, поэтом Виктором Трифоновичем Слипенчуком и записать его воспоминания о В. И. Чаптынове. В настоящее время В. Т. Слипенчук живет в Москве, он член Союза писателей, член-корреспондент Академии словесности, автор многих сборников стихов, поэм, повестей и романов, публикуется на языках многих стран.

— Каждый человек, когда рождается, не знает, кем он будет. Валера себя готовил в поэты и это нас сблизило. Рассказывая о нём, я буду говорить о себе и не потому, что я себе интересен.  Рассказывая о себе, я сразу вижу Валеру. Мы с ним познакомились,  когда было время перемен, искали таланты в музыке, литературе, живописи. И естественно, в это время собиралось  много прессы и людей, которые хотели себя показать, почитать стихи и получить признание.  В их числе был и Валера Чаптынов.  Это было время, когда он учился ещё в сельхозинституте. И случилось так, что прошёл семинар алтайских поэтов и меня пригласил Лёня Мерзликин, тогда он приехал из Москвы, где издал книгу и был уже признанным поэтом, и Геннадий Володин. Лёня Мерзликин познакомил  меня со своим знакомым, Валерием Чаптыновым. Он очень подобострастно относился к Леониду Мерзликину,  как к поэту.

Валера был такой человек… себя никогда не выпячивал. Он всегда слушал собеседника, относился с большим уважением ко всем окружающим – это была его особенность. Он послушает, а потом вдруг начинает говорить и меня это очень удивило при первом знакомстве.  Бывало, заговорим на любую тему, и я скажу: «Ты можешь столько принести добра своему алтайскому народу. Нет, Валера, тебе надо стать политиком». Эта фраза его сразу обезоруживала. Он немел и приобретал такое чувство, схватывал всё мгновенно. Это ощущение постоянно присутствовало в нём.

В армии я написал поэму «Чингис-Хан». Его никто не хотел слушать, говорили, что ерунда. А Валере очень нравилось.  Бывало подойдёт: «А ты знаешь, что у меня очень много общего с Чингис-Ханом? Ты посмотри на меня внимательно». Я говорю: «Гала, (это моя жена), давай на Валерку посмотрим. Ну и что?» «Смотри какой я рыжий,  такой же рыжий как Чингис-Хан. Ты посмотри, какие у меня кривые ноги, точно такие же как у Чингис-Хана. И, вообще, я скажу тебе, мы алтайцы, у нас только тюркский язык. Алтайцы по крови, мы ближе всех к монголам. Просто мы по языку отдалились. А так алтайцы, мы практически монголы. Это во всём мире в Азии стоят вокруг не кто-то там, а монголы. Возможно как раз наши алтайцы». И вот это ощущение мне говорило о том, что всё-таки, наверно, Валерка будет политиком. Ещё из двух людей, которых он выделял, он любил Иосифа Сталина.

Я после армии   приехал из Рубцовска на День поэзии.  Единственный человек, с которым я встретился в сельхозинституте, тоже зоотехник, как и я, это Валерий Чаптынов. Мы с ним встретилисьи пришли на этот вечер поэзии. Народу было очень много,  тысяч пять, наверное, потому что динамики были вынесены на улицу. Говорят: «Знаешь, Слипенчук, мы тебе дадим слово потом, в другой раз – слишком много выступающих». Для меня это было страшное оскорбление.  Я говорю: «Слушай, Валера, ты же понимаешь, что я никакой не зоотехник, я – поэт. Сейчас они будут проходить, и я тоже пойду с ними на сцену». А Валера мне говорит: «Ты знаешь, я тоже считаю, что ты поэт. У тебя очень хорошие стихи, мне очень-очень нравятся». То есть он нашёл те слова, которые только и могли меня поддержать в этот момент.  Поэты приехали из Новосибирска, из Москвы М. А. Соболь, из Петербурга Давыдов, другие поэты. Все-все поэты, потому что время «оттепели» заканчивалось, и по существу оно уже закончилось в Москве, в центральных. Но оно по инерции продолжалось в таких уголках как Алтай. И поэтому нагрянуло так много поэтов, и я последовал за ними.  Объявляют одного, второго. Меня пропускают как пустое место. И я смотрю в зал, вижу улыбающиеся лица. И я думаю, что на меня смотрят как на самозванца. И я почувствовал, что Валерка, наверное, почувствовал моё одиночество. В конце зала встал, один мой баул поднял и машет баулом – что, мол, я с тобой, я до конца, я здесь. Я помню, меня это очень тронуло…   После того как за меня заступилась Галина Юдаева, вторую часть начали с меня.  Я прочитал стихи про комсомол. Я не стану рассказывать как зал реагировал.  Зал просто взбудоражился, и я хотел этим закончить, но Валера на последнем ряду встал опять со своим баулом. И последний ряд стал понимать, что этот человек – мой друг. И он кричит: «Ещё читать стихи». Там они за руки взялись: «Ещё пусть читает стихи!» А организатор дня поэзии сигнализирует мне, чтобы я заканчивал и уходил. Но я вижу, что зал стал скандировать: «Ещё! Ещё!» И тогда прочитал стихотворение, которое тоже наше, называется «Баба Яга». Тут уже конечно весь зал стал кричать, и Валера. Услышали фамилию, и весь зал стал скандировать мою фамилию.  А зал стал неистовым – не отпускает меня и всё. И я тогда скромно сказал: «Вы знаете, сегодня же не мой день поэзии». И все почувствовали, что это моя месть за то, что они меня пропустили. Что это мой ответ Чемберлену. И это их вообще привело в восторг.

И после этого мы с Валерой стали просто как братья.   Был такой смешной случай. Я стал перебираться в Барнаул, мы поменяли квартиру. Всё побелили, было душно и мы решили спать на балконе. Пришел Валера. Весь вечер с ним проболтали про республику. Что надо делать, как надо жить, как надо перестраивать жизнь. И уже под утро мы пошли спать на балкон. Вместо одеяла половик, мы вместе под ним и спали. А соседи это заметили. Не успела Гала приехать, а они говорят: «Вы знаете, нам неудобно это говорить, но ваш муж нашёл какую-то очень рыжую безобразную азиатку и с ней вчера спал прямо на балконе. Он у вас очень непорядочный человек». Мы, конечно, с Галкой похохотали от души. А Валера приходил ко мне, в тот раз готовился выпускной вечер. И он говорит: «Витя, напиши что-нибудь для выпускников Алтайского сельхозинститута, чтобы это было как напутствие».    И я написал стихотворение выпускникам АСХИ по его просьбе.

Я в Рубцовске носился с идеей республики. И когда я приехал в Барнаул на семинар поэтов, когда меня пригласили, первое я говорил о том, что меня интересует не столько даже поэзия. Меня интересует, что в сельском хозяйстве всё неправильно. Надо проверить на молодых. Давайте создадим республику с цензом, в которой можно будет жить людям от 20-ти до 35-ти лет. И мы молодые покажем, что такое сельское хозяйство, мы сделаем аграрную страну. И мы покажем, что аграрность это не отсталость, как нам пытаются доказать. Аграрность — сама себя воспроизводящая, сама себя обеспечивающая отрасль. И я с этой идеей начал носиться везде.  Меня поддержал  Валера. Мы с ним беседовали на эту тему, говорили о преимуществах республики, аграрного региона. Я говорил: «Валера, что такое автономия? Сидит в Барнауле, в Алтайском крае главарь какой-то. Он чиновник, ему выгодно здесь себя проявить как-то. А что там с народом… А вот если бы была республика, то было бы совсем по другому. Валерка, ты заканчиваешь скоро, давай я тебя устрою». А я к этому времени уже книгу издал об овцеводстве, я уже стал исполняющим обязанности края.  В общем с Валерой мы говорили на тему республики. Говорю: «Валерка, ты когда станешь начальником (а я был уверен, что он станет), найди территорию где-нибудь под Белухой, чтобы нас никто не трогал, чтобы мы успели себя проявить. Он говорит: конечно. А я говорю: «Пользуясь тем, что я начальник, я сейчас добьюсь, мы тебя пошлём директором станции сразу двух районов – Усть-Канского и Онгудайского – станции по искусственному осеменению. Езжай». Он приехал туда ни помещения, ни зарплаты, ничего. Звонит мне через 4 месяца: «Ты знаешь, получается страшно плохо. Я печать сделал, но у меня места нет, ничего у меня нет. Бабки меня кормят».

Я говорю: «Ты ехал для чего? Ты ехал стать не директором станции. А для того, чтобы тебя заметили как поэта, как национальный кадр. Ты же для этого ехал. Ты что, забыл?» Но чувствую: ему нужна поддержка. Я был очень лёгок на ногу тогда. Я бросил всё и поехал к нему в Усть-Коксу. Там встретил нас Чичинов – секретарь комсомольской организации.  Я понял, что он меня прочитал. Он понял, что я хоть и начальник, но поэт. Он дал мне свою двустволку 12-го калибра, и я пошёл поохотиться, убил белку. Приношу белку, Валера посмотрел и говорит: «Испортил белку. Ты знаешь, как у нас белок бьют? У нас белок бьют из мелкокалиберки обязательно в глаз, иначе испортишь шкурку». И рассказал одну историю, которую я тоже хочу здесь рассказать, потому что она не так интересна, может быть, по своему содержанию. Часто мы создаём законы, не учитывая людей, которые живут в этом месте. Мы создаём законы, которые соответствуют где-то там чему-то. А если закон взять конкретно к тому месту, то вдруг увидишь, что кон против действует. Был такой охотник, герой соцтруда. Приезжает как-то инспектор и спрашивает у жены, где хозяин. А жена говорит, что он за горкой собак кормит. А горка такая, что полдня надо идти, чтобы зайти за горку. Инспектор заходит за горку и видит, что этот герой соцтруда, охотник рубит коз и скармливает их собакам. Коз, которых убивать запрещено законом. Закон-то есть, но чем кормить собак? Что-нибудь нам давали взамен этого? Закон-то есть, а всего остального нет. Инспектор начинает писать, а охотник будто разговаривает сам с собой, со своими собаками: «Пиши-пиши, моя одна пуля не жалко». Тот порвал все свои записи: «Смотри, я  все порвал».   Валера рассказал это, мы похохотали. Валера угощал меня вяленой медвежатиной.   Я отдал Чичинову ружьё и сказал, что больше не хочу браконьерничать.

Дни стояли чудесные. А все кто был на Алтае в горах знают, что осень как бы скатывается с гор. Она начинается там вверху, где климат более суровый, и осень начинается раньше. И я написал стихотворение, которое посвятил Валере Чаптынову:

И вот Усть-Кокса, есть село такое.

Две речки в нём ведут давнишний спор.

И день горит как море золотое,

Пылает осень, скатываясь с гор.

И шепчет друг: «Изобрази сильнее,

Чем эта осень, даль и синеву.

А на глазах берёза бронзовеет,

Как будто в песне, а не наяву.

А нам смешно и весело нам очень.

Канатный мост танцует над водой.

А над селом летит жар-птица осень,

Летит как кукурузник золотой.

Я вот иногда даже думаю, нас с Валерой объединяло нечто такое… Поэту или политику дан талант. Но этот талант тебе не принадлежит. Он тебе дан для того, чтобы ты  посвятил это своему народу. Если ты политик, то сделай так, чтобы твой народ стал лучше жить. Если ты поэт, то скажи те слова, которые народ носит в себе, но не может высказать. А тебе это дано. И это чувство внутреннего патриотизма по отношению к собственному народу нас сближало. Это нас роднило. Я порой за тысячи километров  находился от него. Мы никогда не выпячивали свою дружбу.

Помнится, Валера уже был каким-то начальником. Он приехал и говорит: «Слушай, у меня «Волга», я хочу покатать твоих детей». Посадил Мишу (Миша стал успешным предпринимателем, политиком, ученым – прим. автора) на колени к себе и катал детей целый день.

Валера стал политиком. Как быстро он «повзрослел» как политик. Вышла как раз статья в «Известиях» «Зарплата на зарплате», защищающая меня. Валера прочитал её и схватился за сердце: «Галя, всё только-только начинается. Сейчас начнётся борьба за честь мундиров. И начнут они тягать друг друга, но тягать они будут Виктора. Они будут тянуть его во все стороны. Сейчас такое вы узнаете, чего никогда не видели и не знали». Сказал, потому что Валера знал эту систему.    Я до конца не понимал, а Валера, как политик,  хорошо понимал. Он сразу понял, что такое  краевое ревизионное управление. Ты  почему зарплату получаешь? Ты собкор газеты. А почему ты получаешь зарплату в строительном управлении? Объяснить невозможно. А Валера всё это понимал. КРУ могло обвинить. И Валера оказался прав. Я был с подпиской о невыезде почти 2 года. (C 1983 по 1985 год Виктор Слипенчук находился под подпиской о невыезде Алтайской Прокуратуры РСФСР. Защита и отстаивание достоинства и свободы от облыжного обвинения легли в основу повести «Огонь молчания». Биографические мотивы привносят в повесть особую убедительность, боль и страстность – прим. автора). Я писал объяснительные письма. И Валера говорил: «Борись! Потому что, потом никто не посмотрит ни на что».

Однажды я позвонил в Валерин секретариат. Его я не застал. «Передайте Валерию Ивановичу, что я хочу заехать к нему. Моя фамилия Слипенчук». А сам думаю, как добираться. И тут  какой-то бизнесмен на джипе ехал как раз в Горно-Алтайск. Мы едем с ним и вдруг, подъезжая к Горно-Алтайску, видим эскорт машин мчится нам навстречу. С мигалками, кричат, гудят. Нас остановили, встали спереди, сзади: «Следуйте за нами». Бедненький этот бизнесмен за рулём перепугался и подумал, что мы арестованы. А я сразу догадался, что это Валера. Такой экстравагантный. Нас сближало ещё то, что мы любили юмор добрый. Злой юмор я не люблю. А ему хотелось показать, как чтит он старых друзей.

Это человек на все времена. Он политик был очень серьёзного масштаба. Я всегда говорил: «Валерка, ты мыслишь по европейски». А он всегда говорил про меня: «Среди нас, азиатов, один европеец». Он говорил: «Среди нас, азиатов, европейцы – это японцы».

Он умнейший человек. Человек цели. Мы все знали, что мы непростые люди. Но мы чётко понимали, что мы ответственны за всё. Это было просто в нас. Он человек, который постоянно был в курсе дел.

Он жил жизнью, которая здесь, которая сейчас и которой надо жить. Цель его всегда была одной единственной. Он был человеком цели – как сделать жизнь своего народа лучше. И именно эта цель сдружила нас, потому что вот этот патриотизм, который народный я называю, он у меня тоже есть. Я из села, я сельский парень. И мне хочется всем доказать, что там, у нас в селе такие ребята, которых в городе не найти. Мы тогда уже были образованнейшими людьми своего времени.   Вы спросите Валеру о чём угодно, он вам ответит, расскажет. Валера, знаете, сколько всего мне рассказывал?

Мой сын Михаил дружит с Баир Цыреновым, и эта дружба меня радует. Когда смотрю на них, иной раз думаю, что всё в жизни повторяется. Я дружил с Валерием Ивановичем, он (сын) дружит с Баиром Дашиевичем Цыреновым. Всё повторяется. Как говорил Соломон, нет ничего нового в этом мире, всё приходит на круги своя. Хотелось бы, чтобы, когда всё приходит на круги своя, улучшало жизнь. Всё-таки я склонен думать, что Короленко был прав, когда сказал – человек рождён для счастья, как птица для полёта. Я думаю, что это правда. И Земля была совсем другой.

Чаптынов как бы сам в себе. Он сам порождает и сам учится у этого времени. Нет, Валерий Иванович – это человек, который много мог родить. Так получилось, он жил среди поэтов, среди литераторов.  То было другое время… Вот сейчас все поют песни. Сейчас время песенное. А в наше время поэт-песенник было оскорблением, потому что мы использовали жанр поэзии для выражения слова, для выражения своей идеи. У нас прежде всего была идея. Мы рождали идею.

Я недавно прочитал пьесу о Гуркине. Очень хорошо написана, очень талантливо. Я думаю, эту пьесу нужно предложить театру наций в Москве. А если они сами не захотят её поставить, то приехали бы с Алтая и поставили бы её. Потому что Чорос-Гуркин, это не просто Гуркин. Мало того, что он ученик Шишкина. Это тот тип людей, о котором вы говорите: Они рождали. И Валера как политик такой же. Он писал стихи. Он рождал мысль. А потом у него была возможность эту мысль воплотить. А у меня не было такой возможности. Я не такого склада. Я не могу говорить с людьми так, как он говорил. Он каждому находил слово.  Со сколькими он встречался и скольких он поддержал. Вы поразитесь, как он находил на это время. А он находил. Потому что это была его жизнь. Он в этом находил самого себя. Он говорит с вами, вы ему жалуетесь. Он иногда ничего не может сделать, помочь вам не может. Но он вас выслушает, улыбнётся, и он уже вам помог. Он обладал таким качеством.   Это редкий талант. Он и рождает время, и он учится у этого времени, которое приходит и которое ему своими фактами говорит, что так можно делать, а так нельзя. То, что он родил, так будем говорить, он проверит временем. Время ему подскажет – это можно, а это нельзя. Он постоянно у времени учился. Он давал времени что-то, а время ему возвращало и говорило: это хорошо, а это не очень, это вот так надо.

У меня где-то была его тетрадь со стихами. Но я переезжал и потерял не только его, но и свои стихи.  Нет, я не могу сказать, что он был плохим поэтом. Для меня поэт – это не обязательно человек, пишущий стихи. Для меня поэт – это субстанция, человек. И вот такая поэтическая субстанция был Валера Чаптынов. А какие он стихи писал, это второе. Валера был поэтом, понимаете.  Поэт – это всегда мыслящий человек. И если вы найдёте хотя бы одно стихотворение его, вы увидите, что у него всегда пульсирует мысль. Обязательно. Это обязательно, понимаете? А если к этой пульсации ещё его такой глуховатый смех, его понимание, когда он смотрит на тебя и он тебя видит.  Я хотел стать поэтом и получить признание. А он хотел стать политиком и помочь своему народу. Стать таким народом, чтобы говорили: «О! Мы продолжатели Чингис-Ханов».

Хочу рассказать еще одно стихотворение, посвящённое В.И. Чаптынову.

Тайга плывёт как синий дым,

Как синий дым костра.

Сто лет прожил бы у воды,

Да уезжать пора.

Давай, товарищ, посидим

И выпьем араки,

На воду молча поглядим,

Нам не избыть тоски.

Весь месяц с ней как ни крутил,

Крутили мы своё.

Она встречалась нам в пути,

И пили мы её.

И вот сейчас в осенний дождь

Нам разойтись пора.

Товарищ, как индийский вождь,

Задумчив у костра.

Он поэт. Есть человек, который ни одного стихотворения в жизни не написал, а он поэт. И восприятие моё его как поэта оно вот такое, понимаете?  Ты можешь стать Иосифом Виссарионовичем Сталиным – он писал стихи. А Чингис-Хан, я уже говорил вам, он «Ясу» написал. То есть под его диктовку писали умнейшие люди Китая. А ведь она написана почти стихами верлибр. Она ритмически написана, чтобы народ каждый его закон запоминал. Вот о чём речь.

Поэт… поэт это не просто, это родиться надо. Но не обязательно писать стихи. Ты родился поэтом, а можешь стать великим человеком, политиком, ещё кем-то. Потому что ты – мыслящее существо, реагирующее на всё.

Тогда овец разводили, линкольнов. Я говорю: «Валера, ты же для того сюда приехал, чтобы разводить линкольнов». А он говорит: «Ну да. Наверно, вы тогда все обо мне заговорите, когда я сам стану Линкольном». Я говорю: «О! Ты прав. Тебя будут изучать в школах. Ты станешь, однако, Линкольном». Много таких было вещей, когда мы шутили.

Но он всегда знал, что он будет политиком. Как только мы заговорили о республике. Эта идея  его вечно грела. Он всегда этого хотел. И то, что сделал свою страну Республикой Алтай, ещё не раз алтайцы вспомнят и скажут спасибо ему. Потому что это дало большую возможность в пределах страны.

Мне кажется, что Валера настолько был открыт. Да, конечно, ему с одной стороны не нравилось, что в юртах. И он говорил мне: «Ты знаешь, я хочу поставить здесь электростанцию. И все меня будут осуждать за это. Но нельзя не ставить её, потому что каким-то образом надо развивать нашу территорию. И если мы не поставим электростанцию, мы наверняка не добьёмся того, что нам необходимо. Меня когда-нибудь поймут. Но жизнь тогда будет другой. Мы построим. В Сингапуре сделали же канатные дороги? Сделали. И мы сделаем это всё. Надо поверить в себя». Вот что он говорил. Это было для него очень важно. И он этим делился со мной.

Последняя встреча у нас состоялась в 94-м году в Горно-Алтайске. Я приехал с книгой. Хотел, чтобы он помог мне её продать. 30 тыс. экземпляров – очень большой тираж по тем временам для нераскрученного автора. И мы ехали с ним в машине, возвращались с Алтая. И он сказал, что да, конечно, мы всё это сделаем. Но я от печати отказался. Тогда обстреляли Белый дом. Мы едем с Валерой. И я смотрю, Валера молчит. Долго молчит, а потом говорит: «Я сколько работаю в Горно-Алтайске. А в последнее время так получилось, что я работаю первым лицом. Я никогда не бросил ни единого камешка в огород Бориса Николаевича Ельцина. И я тебе скажу, что наша республика, наша автономия очень бедная. Но когда я иду к президенту, он всегда шёл мне навстречу. Он никогда мне ни в чём не отказал». И мы замолчали.  Он и шёл для того, чтобы улучшить жизнь своего народа. Он порой унижался для того, чтобы не унижался его народ. Мне жалко Валерку. Он бы много мог сделать…

А. Кыйгасова