Алтайдын Чолмоны

Г. И. Гуркин в исторической прозе Ивана Кудинова

14.01.2021

К началу этого года сотрудниками Национальной библиотеки имени М.В. Чевалкова кандидатами филологических наук Т.П. Шастиной и Э.П. Чининой была подготовлена антология «Г.И. Гуркин и Горный Алтай – гений и место».

Для этого издания известный сибирский писатель Иван Кудинов подобрал фрагмент из своего романа «Каракорум», воссоздающий образ Гуркина в самые сложные моменты исторического выбора. Предлагаем читателям газеты подробнее познакомиться с трактовкой образа художника и политика Гуркина в творчестве И.П. Кудинова.

В современной сибирской литературе Иван Павлович Кудинов известен как исторический романист и как историк алтайской писательской организации. Начиная с первых произведений и до романов зрелого периода творчества («Окраина», «Переворот», «Каракорум») он работает над созданием макрообраза сибирского пространства, в словесно-художественной репрезентации которого усматривается влияние пейзажной живописи передвижников. Алтай в его прозе может быть назван центральным историко-географическим образом, складывающимся под непосредственным воздействием живописи И.И. Шишкина и его ученика Г. И. Гуркина

До Кудинова о репрессированном алтайском художнике рискнул написать только Иван Ефремов – фантасту в ту эпоху это было простительно. В рассказе «Озеро горных духов» (1943), получившем название по известной картине Гуркина, фигурирует «сердитый старикан», «знаменитый художник Чоросов». Вот как Ефремов передает свое восприятие картины «Озеро горных духов»: «От всей картины веяло той отрешенностью и холодной, сверкающей чистотой, которая покорила меня в пути по Катунскому хребту. Я долго стоял, всматриваясь в подлинное лицо алтайских белков, удивляясь тонкой наблюдательности народа, давшего озеру имя «Дены-Дерь» — «Озеро горных духов» [здесь и далее рассказ цитируется по изданию: Ефремов И.А. Юрта ворона. Рассказы. — Барнаул: Алт. кн. изд-во. 1985]. В фантастическом сюжете Ефремова высокогорный ландшафт и цветовая гамма картины Чоросова с двойным экзотическим названием «Дены-Дерь — Озеро горных духов» была прочитана геологом как описание месторождения ртути. Повторив детально описанный художником маршрут, через несколько лет геолог отыскал это озеро, чтобы убедиться, «верен ли путь разума через фантазию или я выдумал нечто еще более невероятное, чем сказочные духи художника-алтайца». Художник Чоросов назван в рассказе «правдивым», «бесстрашным искателем души гор».

Этот рассказ получил неожиданный отклик – в Америке Георгий Гребенщиков воспринял его как биографическое повествование (в сюжете рассказа геолог в Ленинграде получил посылку с этюдом к этой картине – «знак того, что художник Чоросов окончил свою трудовую жизнь»), но не понял, почему рассказ о художнике наполнен «тревожной грустью», и написал в 1944 г. печальный некрологический очерк «Великий художник Алтая» [см.: Гребенщиков Г.Д. Великий художник Алтая / публ. В. А. Росова //Постскриптум. — Горно-Алтайск. – 2010. — №27].

Кудинов включает в свою первую книгу «Цветы на камнях» (1961) небольшие рассказы о Гуркине: «Белая ночь», «Украденный этюд», «Ручеек» (прочесть их можно на сайте Национальной библиотеки: http://185.66.29.234/bd/scripts/bookinfo.php?book_id=685, далее рассказы цитируются по этому изданию). В ту пору это было рискованно, поскольку даже после реабилитации художника идеологи Горно-Алтайского обкома партии еще долго продолжали навешивать на художника ярлыки: националист, предатель интересов своего народа, контрреволюционер; в духе репрессивной риторики напоминалось, что «…советская власть простила ему черные дела, разрешила по амнистии вернуться на родину, чтобы он искупил свою вину…»; ультимативно требовалось ни в коем случае не превращать художника в национального героя [см: За правдивое освещение исторических событий // Звезда Алтая. – 1969. — № 241]. Кудинов прекрасно знал, что имя Гуркина произносилось вполголоса и с оглядкой.

Но дух оттепели явно придавал молодому журналисту смелости, и он попытался представить Гуркина в Петербурге (переживания человека далекой национальной окраины, впервые встретившегося с художниками-профессионалами в столице — «Белая ночь») и в естественном для него природном окружении (переживания художника-профессионала, столкнувшегося с непониманием самых близких — «Украденный этюд»). Уже в этих первых сюжетах возникла лейтмотивная для дальнейшей разработки образа Гуркина мысль о слиянности его таланта с природой Алтая и о всепоглощающем желании художника постичь в природе что-то «необычайно таинственное».

Кудинов изначально делает своего героя наблюдателем картин алтайской природы, в описании которых перекладывает на язык словесных образов пейзажи и Шишкина («Солнце пронизывало густые, сплетавшиеся между собой кроны деревьев и рассеивалось внутри леса мелким разноцветным дождем, пятная стволы деревьев, кустарник и траву … Сосны стояли прямые и высокие, и небо сочилось сквозь ветви тончайшими голубыми струями…»), и Гуркина («Вдали громоздились, надвигаясь друг на друга, будто им было тесно, горные хребты. Тайга задернута была легким, подвижным занавесом тумана. Острые пики вершин терялись и вновь возникали в синих разводах облаков. Ни один звук не нарушал суровой торжественной тишины. Слишком велико было пространство и велики были горы»).

К изучению биографии Г.И. Гуркина Кудинов приступил в процессе работы над биографической повестью об И. И. Шишкине — «Сосны, освещенные солнцем». Гуркин-персонаж появляется в финале повести, Шишкин умирает на руках Гуркина, и символом передачи традиции от учителя к ученику становится в следующих сюжетах с участием Гуркина кисть, когда-то подаренная молодому алтайскому художнику Шишкиным. Еще до личного знакомства, только увидев работы экзотического алтайца, Шишкин в повести делает заключение: Гуркин живет пейзажем (эта мысль станет лейтмотивной в гуркинской теме Кудинова; художник умирает в его персонаже всякий раз, когда тот переключается на политику). При первом знакомстве «Гуркин ему понравился: смуглолиц, широк в кости, здоровья, видать, завидного, что для художника немаловажно. А вот один глаз поврежден, оттого Гуркин и смотрит как бы сбоку…». Набрасывая в повести о Шишкине абрис биографии Гуркина, Кудинов делает акцент на специфичности высокогорного алтайского пейзажа, служащего, подобно русскому, елабужскому – у Шишкина, источником творческого вдохновения для начинающего живописца из сибирских инородцев: «Откуда тяга к живописи? Гуркин плечами пожал: трудно ответить. Тайга шумит, реки текут шумные, а горы вокруг молча на все взирают, снега на вершинах, как шапки из белого меха, а внизу синие-синие озера, кандык цветет, маральник». Гуркин позиционируется как преемник великого живописца, Шишкин утверждает, что Гуркин «чувствует тон», с «уважением пишет природу … Настоящий пейзажист и не может иначе относиться к природе, потому что природа не терпит осквернителей…». Заметим, что в гуркинский историко-биографический сюжет Кудинов органично вплетает экологическую проблематику уже в первых рассказах («Украденный этюд») — гибель в пожаре соснового островка на гольцах глубоко переживается художником (романтическая нотка усиливает остроту этого переживания).

После повести о Шишкине, потребовавшей архивных разысканий, у Кудинова появляется значительный опыт работы над историко-биографическим материалом. А поскольку в 1960-е годы творчество Г.И. Гуркина еще не было объектом научного изучения, обращение к его биографии закономерно поставило алтайского прозаика перед необходимостью осмысления той культурной среды, которая сформировала эстетику Гуркина и воспитала его сибирефильство.

Из темы «Гуркин – ученик И.И. Шишкина» первым пророс роман «Окраина» (1980), посвященный Н.М. Ядринцеву. В качестве скрепы с темой Гуркина мы можем назвать факт открытия Ядринцевым загадочного Каракорума – «древней столицы монгольских владык». Кара корум досл. – черная каменная осыпь – страшное природное явление. Поиск развалин Каракорума – это попытка Ядринцева-ученого и публициста «понять, осмыслить суть явлений, историческую подкладку событий почти тысячелетней давности». Нужды Сибири, переселенческий и инородческий вопросы, изучение проблемы внутренней колонизации, создание сибирского университета, издание «Восточного обозрения» — каждый аспект тематики в романе документирован, соотнесен с биографиями единомышленников Ядринцева: Н. Наумова, Н. Щукина, Ф. Омулевского, Г. Потанина, А. Щапова, С. Шашкова, а потому роман несколько растянут, публицистичен.

Следующий роман, в котором появляется Г.И. Гуркин как персонаж первого плана, символически назван «Переворот». Это была попытка Кудинова художественно реконструировать события революции и гражданской войны в Сибири в целом и на Алтае в частности. Роман чрезвычайно политизирован, о чем горит уже эпиграф из В. И Ленина: «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться». Кудинов стремился осмыслить причины и следствия крушения идей сибирского регионализма. Гуркин-художник становится в романе Гуркиным-политиком. Трагически переживая происходящее, он практически утрачивает свой божественный дар. Имя Гуркина начинает звучать уже на первых страницах романа — Потанин сетует по поводу его ареста. В финале Гуркин с сыновьями в эмиграции в Урянхае, а то место в Горном Алтае, которое в свое время он планировал отвести под будущую столицу свободного Алтая город Каракорум (по иронии судьбы теперь это печально знаменитая Алтайская яма), вот-вот должно стать местом решительного боя красных с отступающими в Монголию белыми.

Как художник Гуркин предстает в романе в период своей триумфальной выставки 1915 г. в Томске, в среде столичной губернской интеллигенции. Слава о нем уже за пределами России. Ключевой образ этих сцен – картина «Озеро горных духов», главная тема салонных разговоров – право народа на самоопределение. Вернувшись с выставки, Гуркин, получивший в среде томских ценителей живописи именование «певец Алтая», взваливает на себя груз ответственности за свой малый народ. Такой поворот в развитии линии художника в романе позволяет Кудинову использовать этнодетали, рисуя их в ракурсе идеологемы угнетенных народов востока. Без сомнения, это указывает на серьезное изучение писателем истории писательской организации Сибири в контексте глобальной истории страны от революции 1917 г. до большого террора, жертвою которого стал Гуркин. В эволюции образа художника в романном цикле Кудинова усматривается движение автора от наблюдений и выводов, сделанных Ядринцевым в «Сибирских инородцах» к постановке задач художника в раннесоветский период становления искусства в Сибири. В частности, роман свидетельствует, что Кудинов разделяет тезис Ядринцева о том, что именно на Алтае «первобытный миф, потерянный для человечества, сохранился … во всей своей чистоте» .

В романе подчеркивается усиленное внимание Гуркина к изображению шаманов и шаманской атрибутики, интерес к записи шаманских мистерий, упоминается история заселения кабинетских земель «каменщиками»-переселенцами, деятельность Алтайской духовной миссии. Всесторонне одаренный человек, один из первых алтайских интеллигентов, Гуркин в романе трагически несчастен: жена не понимает его увлеченности живописью, сам он разрывается между страстью к творчеству и долгом перед своим народом.

С позиций официальной историографии тех лет Кудинов показывает расстановку классовых сил на Алтае и в Сибири и создает портреты деятелей гражданской войны (с обеих противоборствующих сторон – от адмирала Колчака до военспецов Каракорум-Алтайской управы, которой руководит Гуркин). Страстно любимый Гуркиным и учеными круга Г.Н. Потанина царственный Хан-Алтай оказывается в эпицентре исторических событий переходного времени, художник Гуркин встает на его защиту, но он слаб как политик, как администратор. Кудинов старается сохранить объективность в показе исторических событий, и к красно-белому цвету той исторической эпохи он добавляет зеленое знамя алтайских автономистов, символика которого разработана Гуркиным.

Публикацию заключительного романа цикла — «Каракорум» — в журнале «Барнаул» (1996, №3-4; 1997, № 1-2) отделяет от «Переворота» исторический период, изменивший ментальность России. И вот в эпиграфе уже как знак изменившегося общественного сознания стоит цитата из Библии «… И отделил Бог свет от тьмы». «Каракорум» — это историческое повествование о все сметающем на своем пути потоке истории, о крушении главной мечты Гуркина и трагическом финале его жизни, созданное на основе только что открывающихся документов из архивов КГБ. У романа совершенно другая стилистика, автор отходит от схематичности «Переворота», перегруженного именами и деталями политической жизни. Гуркин-персонаж становится человечнее, у него появляется лицо и личность. Писатель свободен в выборе точки зрения, он весь – внутри своего произведения.

Собственно романное начало возобладало над документалистикой (хотя документов как таковых в этом произведении оказывается еще больше). Слово «каракорум» – отысканный забытый знак силы и жестокости чингизидов в первом романе, знак попытки организации самостоятельного управления в национальной окраине — во втором, в финальном романе цикла становится символическим знаком беды. Гениальный художник интуитивно ощущает её приближение. Обвал репрессий сметает на своем пути зарождающуюся алтайскую интеллигенцию, и первый художник Алтая разделяет её судьбу. Ощущение беды Кудинов передает через интерпретацию последнего гуркинского варианта картины «Хан Алтай», сравнивая его с первым: «Всё живое и как бы согретое кистью художника сегодня, на новом холсте, не нашло места, будто самим временем было стерто – осталася лишь знобь обнаженных скал, неуютно угрюмых и неприветливых, задавленных сверху свинцовой тяжестью беспросветного морока». «Хан Алтай» Кудинов назовет «картиной длиною в жизнь». Пространственные образы Горного Алтая предстают в прозе Кудинова в высоком мифопоэтическом освещении гуркинского Хан Алтая.

Образ алтайского живописца Г.И. Гуркина в творчестве И. П. Кудинова без натяжки можно назвать единственной загадкой, которую всю свою творческую жизнь пытается разгадать писатель. Но живописец так и остается для него «загадочным Чорос-Гуркиным, художником божьей милостью». И сегодня рассказы и романы И.П. Кудинова, в которых писатель реалистические создал образ великого алтайского художника и общественного деятеля, служат толчком к размышлению о роли личности в истории, о роли Искусства в судьбе народа. Каждый читатель, погрузившись в тексты Кудинова, представит своего и только своего Гуркина. Юбилей художника для всех нас – новая ступень к осмыслению его личности, открытию новых граней его творчества.

Т. Шастина, методист национальной библиотеки имени М.В. Чевалкова