Алтайдын Чолмоны

Идейно-художественные искания алтайских писателей конца XX – начала XXI веков в жанре рассказа (на примере произведений Б. Укачина и Д. Каинчина)

19.02.2021

В связи с историческими, политическими и экономическими изменениями конца XX и начала XXI веков в жизни страны в алтайской литературе начал-ся новый этап ее развития. Известный алтайский критик В.И. Чичинов справедливо заметил, что «перевал между 70-80-ми годами – время большой художественной невысказанности, разрыва между словом и делом, в том числе и поэзии…». По мнению исследователя, именно тогда «в душевном разброде Кокышева и Палкина была смута поиска нового, от них она переходит в сегодняшнее общественное сознание и творческие изыскания. Все это меняет риторический дух времени. <…> Поэтому в алтайской литературе важны не периоды и возрастные границы, а мощная литературная традиция шестидесятников, которая жива и сегодня».

Алтайская литература, как и многие литературы народов России, стала отходить от дидактических принципов и становится повествующей о конкретных проблемах своего времени. Но, несмотря на любые перемены – социальные, политические, экономические – писатели продолжают обращаться к вечным темам, так как духовные ценности как любого народа в целом, так и отдельно взятой личности, должны оставаться незыблемыми. Как справедливо отмечает Р. Палкина, «проза рассматриваемого периода – еще одна ступень в историческом движении алтайского художественного слова к высотам художественности». Основные особенности современной алтайской прозы определяются своеобразием проблематики, изменением типа героя, жанровыми, стилевыми и языковыми поисками.

В поле зрения сегодня рассказы «Аба jыштыҥ балазы» (1990) — «Дочерь тайги черневой» Д. Каинчина (в авторском переводе) и «Сок jаҥыс уулы» (1978) — «Единственный сын» Б. Укачина. Названные произведения символизируют процесс нравственной неопределенности современного человека, отражающие неоднозначность происходящего в «переходный период». Об этом в свое время писали литературоведы Р. Палкина, Н. Киндикова. Хронологически первым здесь выступает имя Б. Укачина, вскрывшего проблемы семейной жизни и ценности алтайской интеллигенции города Горно-Алтайска («Сок jаҥыс уулы»-«Единственный сын», 1985).

Проблема нравственного самосознания отдельной личности, вопросы нравственности всегда волновали писателей и были предметом пристального внимания. Новаторский характер анализируемого произведения Б. Укачина раскрывает конфликт, основанный на противоречиях нравственной природы человека. Обратим внимание на образ главного героя рассказа Б. Укачина, Эмил Эдискиновича Ботошева – главного инженера «Союзсельхозтехники», уважаемого в области человека. Это современный руководитель и деловой мужчина, который может думать о многих вещах (какой район в какой технике нуждается и т.д.), на все у него хватает времени и сил, кроме семьи и матери. Поглощенный своей работой он перестает осознавать, что происходит в семье, не чувствует, что происходит с матерью. Не в силах решить вдруг возникшую проблему, он с сожалением думает, что нет раздельных чувств, отдельного сердца для семьи,  для любви, для личной жизни. Эртечи (мама) – пенсионерка, тридцать лет проработала учительницей в сельской школе, награждена орденом «Знак Почета». После смерти мужа во время аварии, всю свою любовь отдает единственному сыну, остается преданной ему до конца. Она помогала ему во время учебы в политехническом институте в Барнауле, переехала к сыну в Горно-Алтайск, чтобы поддержать невестку с внуком, старалась ни в чем молодых не стеснять. У Эртечи были свои сбережения, и она никому не была обузой. Все было хорошо, пока невестке не надоели многочисленные гости из родного села свекрови. Как принято у алтайцев, пожилых и старых людей надо навещать, помогать и поддерживать. Ведь и сын, и мать были порядочными и честными людьми. В их родном селе пользовались авторитетом. Только Инга не захотела понимать это, а любящее материнское сердце Эртечи старается все это скрыть, чтобы односельчане не говорили плохо о семье сына. Ее внутренний мир наполнен переживаниями о благополучии семьи единственного ребенка. Она боится навредить ему с того момента, как однажды невестка заявила: «Моя квартира – не гостиница!.. <…> Я имею право выгнать и вас с вашим сыном. Не забывайте – я – кормящая мать!» (здесь и далее смысловой перевод – У. Т.).

Эртечи решает жить отдельно и покупает домик с садом. Теперь каждый раз, когда старушка приходила в гости, приносила по три больших красных яблока: сыну, невестке, внуку. Но здоровье ее стало сдавать. Она жаловалась на боли в ногах. Сын нанимает девушку-студентку ухаживать за матерью. В больнице предлагают забрать старушку домой, но Инга отказывается присматривать за больным человеком. Она предлагает мужу сдать свою мать в дом престарелых.

Материнская любовь Эртечи к своим детям контрастирует с черствостью, холодностью, равнодушием и душевной пустотой Инги, неуверенностью и слабостью силы воли единственного сына. Эмил соглашается с предложением жены и идет на прием к директору пансионата. Рассказ завершается тем, что только посещение дома престарелых раскрывает Эмилю глаза на происходящее в его семье, заставляет остановиться, одуматься и понять, что во всем происходящем виноват он сам. Как известно, доминирующей категорией в системе нравственных ценностей является категория вины. В рассказе Б. Укачина мучительное чувство вины, испытываемое Эмил Эдискиновичем, осознание своей ошибки и есть наказание, потому что только сам человек способен, по Достоевскому, судить себя и выносить справедливое решение. Эпизод посещения дома престарелых выписан психологически очень тщательно: Эмил Эдискинович идет через «очень длинный», «бесконечный» коридор, весь вспотевший и согнувшийся, спрятав голову в плечи. Его как будто «прогнали» «сквозь строй» и обитатели этого дома «наказывают его кнутом»: «Как будто обнажив его широкие и сильные плечи, каждый из собравшихся здесь стариков кнутом, кнутом бил его до крови, раздирая раны, пропускали через длинный строй. Он – виновен. Теперь, признавая свою вину, он идет, даже не поднимая головы. Иногда кажется, что даже не кнутом наказывали, а сняв с него всю одежду и оставив в чем мать родила, объявляли на весь мир: «Смотрите, люди, это единственный сын тетушки Эртечи! – Эй, люди, посмотрите-ка на инженера, сына тетушки Эртечи!». Единственно правильное решение, которое наконец-то он принимает – освободить в комнате сына место для матери и взять ее к себе, но оказывается слишком поздно – в ту же ночь мать умирает в руках чужого человека. До последней минуты Эртечи любит своих детей всей душой и жизненной силой, даже чувствуя приближение смерти, она старается им не мешать – уходит тихо. В этом мире ее больше ничего не держит. Смерть старушки становится испытанием для сына, которое он не прошел. Остается единственная возможность – достойно проводить ее в последний путь.

Отношения в семье: к матери (свекрови, бабушке), старости, понятия совести, чести и долга – все эти мотивы в рассказе сплетены в единое отображение смысла жизни человека. В рассказе остро поднимается социальный конфликт общества и тема незащищенности старых людей (в семье или в доме престарелых), которые последние дни своей жизни обречены провести с чужими людьми.

Рассказ «Дочерь тайги черневой» (1990) Д. Каинчина одно из первых произведений на тему города, где автор поставил в центр повествования женщину, психологию, мировосприятие, поступки и чаяния которой он попытался понять изнутри. С именем Д. Каинчина можно конкретно связать развитие городской прозы в алтайской литературе конца XX и начала XXI веков. Даже при кратком изложении сюжета вырисовывается сложность авторского замысла и противоречивость в изображении картин времен «перестройки». Именно в произведениях данного периода отмечается более резкая фиксация общественной и социальной жизни, введение новых для алтайской литературы тем. Исследуемый рассказ отличается откровенным изображением ряда острых проблем в жизни коренного этноса.

«Художественно-композиционная структура рассказа «Дочерь тайги черневой» отличается сложностью и остротой поставленной проблематики. В произведении часто допускаются усечение сюжета, нарушение повествовательной логики (когда автор внезапно перескакивает от одного эпизода или персонажа к другому, с одного места действия на другое и т.п.). Рассказ отличается от других произведений тем, что основное действие разворачивается в городе, затем путем ретроспекции автор переносит его в то в сельскую местность, то обратно в город».

Действие происходит у подножия горы Тугая, где расположился единственный городок в республике. В художественном пространстве «облик города выстраивается в один смысловой ряд с фигурами людей, чертами человеческого лица. Он безликий, как и герои, которые проходят мимо старушки». Автор раскрывает бесчеловечность городского пейзажа («жар-пекло, недолго и солнечный удар получить») и всей городской жизни, которую автор даже не описывает. Старушка Моронот падает в полуобморочное состояние: «Соскочило с места сердчишко, затрепыхалось, будто сжало его обручем. Закружилась голова, замельтешило в глазах, закачалась узкая улочка».

Для исследуемого рассказа характерен прием приближения и укрупнения до мельчайших деталей положения главного героя на фоне «цементного крыльца» магазина: «чулки, наверное, сползли, и юбка задралась», «ноги тонкие» и т.д. Наблюдается использование автором приема литературной кинематографичности. Все внимание акцентируется на портрете лежащей Моронот и ее внутреннем состоянии («Что скажут люди, что подумают?», «спрятать бы стыд», «хотя бы за угол завернуть или вот за куст притулиться»), сами сюжетные события, жизненные явления как бы отодвигаются назад. Такой прием является одним из сильнейших средств создания эмоционального воздействия на читателя, усиливает динамику повествования и позволяет писателю явственнее изобразить ситуацию жизненной трагедии старушки.

Вся композиция небольшого по объему рассказа выстроена посредством монтажа. Сцепляя каждый последующий эпизод с предыдущим,  Д. Каинчин создает сложные событийные цепочки из жизни Моронот, которые взаимодополняют друг друга и придают еще большую окраску (у крыльца магазина – поездка к Маркелу – обращение с мольбой к горе Тугая – идиллическая картина детства – прохожие и их реплики в адрес Моронот (реальность) – коллективизация/колхозы – поездка на Каяс и случай в автобусе и т.д.). Заканчивается  рассматриваемая цепь событий лирической, трогающей душу сценой. Старушка решительно идет домой (ей помогла встать маленькая девочка) и поет в «уши ее родной горы Тугая ее родную песнь, ее изначальную мелодию», «чтобы гора всегда помнила, не забывала…».

Крупный план используется автором для выделения в общей картине событий какой-либо значимой детали. Например, чтобы показать социальное положение старушки, Д. Каинчин «наводит камеру» на обувь прохожих. Автор так построил художественное пространство, что все события, связанные с главной героиней наблюдаются вместе с ней с её положения – видно не лица прохожих, а только их ноги, обувь, слышны безличные голоса, разговоры и стук каблуков. Например, «А люди проходят и проходят. И, конечно, смотрят. Все проходят молча, а иные будто и не видят, и не слышат – только шаги убыстряют, носы воротят. Так и должно быть, не ново все это» или «Стучат каблуки, шоркают, скрипят – все мимо, мимо». Услышав разговор проходящих мимо мужчин о судьбе своего народа, о будущем Алтая (« – Ы-ы, вот стыдобушка-то, … Вот такие и позорят наш народ, – легонько ткнул он кончиком тросточки в бок Моронот»), Моронот чуть не сгорает от стыда из-за своего положения: «Вот позор, так позор… Вот как попалась, вот так поплатилась! Люди – за свой народ, болеют за него. Бдят неусыпно. Правду ищут, выход ищут… Думают… защищают… А Моронот… эх!». Автор использовал сложную форму полифонии – сочетание голосов разных второстепенных героев, (подростки, милиционер, продавщица, техничка, проходящие мимо мужчины, девочка с бабушкой), имеющих «равные права на самовыражение и оценку другого, при условии объединяющей и доминирующей роли голоса автора». Причем, голос автора доминирует не в прямом смысле, а на уровне композиции, мотивной структуры и субъектной организации рассказа.

Таким образом, автором через образ города подчеркивается холодность и отчуждение людей от родного дома. Тема современного восприятия нравственности в рассказе является ключевой. Отказываясь от малейшей попытки лакировки изображаемой жизни, писатель правдиво изображает тяжелые условия существования Моронот в настоящее время («перестройка, будь она неладна, подбила нас на лету») и в советском обществе, хочет сказать о женщине художественную правду, которую тщательно скрывали пропагандистскими клише об эмансипации. Через воспоминания Моронот, все еще лежавшей около крыльца магазина, автор показал общественную и трудовую роль рядовой ткачихи, сумевшей подняться до делегата на съезды и конференции, но так и не заработавшей даже на квартиру. Не сложилась судьба главной героини, не сбылась ее мечта стать учительницей, «зарабатывать много-много денег», «есть только белый хлеб» и идти вперед по «широкой дороге» в стране Советов. Не смогла она закончить педучилище – «во всем этом виновато время военное». Она много работала, и наравне с мужчинами.  Но не смогла и после войны подняться – «Сорок лет простояла Моронот за одним и тем же станком. И станок-то весь расхлестался, и Моронот вся стерлась об жизнь». Ничего не заработала, всю жизнь прожила ««в «общаге», в «коммуналке», в общей комнате, в углу, в сыром подвале многоэтажного дома». На плечи хрупкой женщины, пытавшейся сохранить исконные семейно-бытовые обязанности, обрушилось множество дополнительных нагрузок – нужно было помогать семерым племянникам (после смерти брата Чаначы). Но она свято верила в светлое будущее коммунизма, даже отказалась от «однокомнатки»: «Я – слуга народа, пусть сперва получат другие». Да никуда не денется она, «однокомнатка», – а может и «двукомнатка» улыбнется? Ведь обещают коммунизм нашему поколению. И никто-нибудь – Сам Генсек возглашает». К старости Моронот приобретает «избушечку об одно окошечко», «скособоченную, и трухлявую, но свою, собственную». Дешевле не нашлось, и копила Моронот на нее всю жизнь: «по «трешке», по «пятерочке»».  Наконец-то она стала «…Хозяйка. Человек!.. Собственное подворье: изгородь, огород, земля… Словом, будто государство». Судьба ее схожа с судьбой многих людей своего времени.

В молодости, Моронот «не шла, а плыла, летала», «работа разная так и горела в ее руках», «не слезала с городской Доски Почета», «позаседала на президиумах разных». «Словом, не подъехать было на хромой кобыле. Только разве вспоминать приятно. Но и обидно, горько…».

Главная героиня рассказа «Дочерь тайги черневой» Д. Каинчина заслуживает внимания, прежде всего как оригинальный характер, со своим комплексом моральных представлений о мире, а вовсе не как социальный типаж. Моронот не сдается трудностям жизни, пересилив момент, когда «забарахлило» сердце, она внутренне сосредотачивает себя на борьбу с социальной несправедливостью: она не ищет выхода за счет других, за счет государства – она доверяет только себе. Пока дышит, живет – есть еще надежда дождаться возвращения дочери из Дальнего Востока: «Шикотан», «рыба», «много денег». Вот из-за тех слов сейчас она проживает с моряком в далекой дали – на Камчатке. Сын и дочь у ней и, возможно, много денег. Но ни разу не приехала к матери, не показала – как должно быть – ни детей, ни мужа. <…> Может мать родную увидеть ей стыдно? Может, боится, что муж ее разочаруется, увидев ее избушечку-насыпушечку?…». Моронот, хотя и понимает, что ждать дочь бесполезно, ее сердце отказывается смириться с этим. Она живет надеждой, что все образуется. В литературе подобный типаж женщины распространен, и в современной алтайской литературе образ многострадальной матери, терпящей равнодушие от своего ребенка и ждущей, верящей – явление не новое. Д. Каинчин не просто показывает нелегкую жизнь своей героини, а раскрывает ее удивительную мудрость и терпеливость. Понимая, что болезнь не отступит, она размышляет про себя – как же быть с избушкой? Моронот не страшится смерти, она боится, что с ней будет, «если жива останется и заляжет?.. Зачем себя обманывать – некому, ведь некому…». «Надо телеграмму дать. Пусть продаст избушку, а деньги возьмет. Сейчас люди не смотрят, что избушка с чашечку, им земля-участок нужен для строительства. За ценой не постоят. А вот стоит ли ей, дочери, из-за тех денег ехать из самого, как кажется краешка земли?.. Из-за матери должна приехать… Алтай свой увидеть».

Чтобы заплатить непосильный штраф – триста рублей (пенсия старушки за полгода) нужны деньги, «Чуть полегчает, выходить на свою обычную работу-охоту – самое время собирать бутылки или как там?.. «пострелять бельчишек».  <…> Конкурентов только много… Но ничо, локти у Моронот все еще остры. Главное, не стыдиться, и не думать. Не стыдиться, не думать. Не она виновата. Разве не работала?.. Забыть про стыд… Забыть, кто она… Иначе нельзя. А то чем штраф платить-то?… Нет-нет, не возьмешь Моронот голыми руками, не укоротишь».

Значение слова «стыд» В. И. Даль в своем словаре поясняет так: «стыд совести», «прямой стыд», «признак», наружное проявление совести. «Стыд, студ – чувство или внутреннее сознание предосудительного, уничижение и смирение, внутренняя исповедь перед совестью».

Б. Укачин и Д. Каинчин выделяют его действие лишь в кульминационных моментах сюжетных ситуаций. В первом рассказе Эмил Эдискиновичу это чувство вины, стыда и позора приходит во время визита дома престарелых. Во втором рассказе Моронот стыдно, что лежит на виду у всех. Стыдно, что позорит свой народ, стыдно, что будет собирать бутылки и т.д.

«Стыд является признаком духовности, выполняя важнейшую регулятивную функцию в межличностном и социальном общении, своим по и про явлением как бы уравновешивает неудержимый напор биолого-эгоистических стимулов, поддерживая в человеке уровень морального самосознания, нравственный уровень». Совестливость («стыдто какой», «скрыться бы с глаз», «вот позор, так позор…»), честность, мудрость и терпеливость, жажда жизни, любовь к единственной дочери Моронот контрастирует с черствостью, холодностью, душевной пустотой милиционера («глаза его – острые как нож, лицо – будто каменное… Весь он набычившийся», но «почти мальчишка, пушок над губою»). Старушка умоляла милиционера, просила отпустить ее: «А как она лебезила перед милиционером-мальчишкою: и «сыночек», и «внучек», и «миленький», и «родненький», но ничто не проняло его. Знай себе, одно и талдычит: «Не принуждайте служебное лицо к укрывательству факта. Это еще больше отяготит ваше наказание». Все по закону, как положено».

В художественном пространстве рассказа предстает образ горы Тугая три раза: в начале повествования «… страшнее всего, показалось, будто гора Тугая наклонилась и вот-вот обрушится на нее»; в середине через обращение-мольбу к ней Моронот о прощении ее за то, что давно не обращалась («позабыла», «не было нужды») и спасении: «…Помоги мне, помоги… запихни меня в свою запазуху, укрой свое дитя в подмышках своих. Схорони от напастей… дай мне силы…», «Родная моя гора, посмотри на свое дитя… Что с нею стало… Дай мне силы подняться. Не дай порваться моей жизни – тонкой ниточки… Пусть плохое да отвернется, пусть хорошее да повернется ко мне…»; и в конце рассказа: «Благодарю тебя, гора моя родная Уйту-Кайа!.. Это ты меня спасла… Отец и мама ты для меня».

Образ Моронот открывает все знания тайн природы, призывает учитывать ее законы, обнажает результаты авантюрных экспериментов 50-х годов XX века – леспромхозы в северных районах Горного Алтая, куда направлялись «спецпереселенцы» со всего Советского Союза. Писатель, как и многие другие его соратники по перу, осознает свое право на свободу творческой мысли, на объективное изображение исторической правды. Таким образом, в его творчестве стали проявляться новые черты в изображении «судьбы алтайской женщины, вытесненной леспромхозом из среды естественного обитания».

«Вертикальное пространство, на улице города сжимаясь до уровня ног прохожих, в ретроспекции расширяется до уровня всего Алтая. В городе Моронот чувствует тяжесть быта, подавленность от вечных забот и нехватки денег. Но в воспоминаниях о детстве этот мир кажется ей бескрайним, а счастье бесконечным. Жестокому городу в рассказе противопоставляются картины природы, где царит мир и гармония, отсутствуют искусственно установленные морали. Природа дышит естественной жизнью, независимой от человека».

Во временной структуре рассказа также выделяется идиллическое и авантюрное время. Идиллическое время – это время жизни Моронот в отчем доме, пока были живы родители. Оно присутствует в воспоминаниях о детских годах во время посещения родного села Сылганду. Идиллическому времени противопоставлено авантюрное время испытаний на чужбине, далеко от родного дома (которого потом вообще не стало). В рассказе авантюрное время – это трудные годы студенчества, военные и послевоенные годы, время беззащитности героини (смерть матери, братьев, доля матери-одиночки и т.д.). Прожив почти всю жизнь в суматошном городе, Моронот своими мыслями, чувствами доводит читателя к осознанию того, что родная земля, где прошло ее детство, похоронены родители и предки, связаны с ней невидимыми тонкими нитями, и они в рассказе не прерываются. Через ее обрывистые воспоминания от посещения родных мест автор раскрывает духовные изменения происходящие, в уже успевшей стать «городской», Моронот. Она в смятении от увиденного: сваленные деревья, «ни жилища, ни людей, ни зверья, ни птиц», «река Кошпо превратилась в ручеек – воробью не напиться», «рыба давно выдрана, изничтожена лесосплавом». У Моронот «В душе стало пусто при виде всего этого, ни мыслей, ни желаний, только в груди жжет …», «Не стало кедра – не стало народа, детей того кедра…». «Главное, сколько ни отправляй, ни перевыполняй свои соцобязательства, не наесться государство-прорва».

«Слово персонажа может стать до предела сжатым отражением его характера, переживаний, побуждений, своего рода фокусом художественной трактовки образа». В рассказе Д. Каинчин удачно использует полифонию, местные изречения, диалекты (в тексте на алтайском языке), официально-деловой стиль речи. Особенностями стиля писателя является несобственно-прямая речь.

Усиливает визуализацию и динамику повествования в рассказе использование приемов кинематографии на уровне синтаксиса и пунктуационно-графического оформления текста (употребление коротких, прерывистых предложений, в постановке точек вместо запятых, применение назывных либо нераспространенных предложений и многоточий создает эффект флешбэков, вспышек из памяти, как одного из самых распространенных приемов среди автором и режиссеров). Например: «… Сейчас она – хозяйка. Человек!.. Собственное подворье: изгородь, огород, земля… Словом, будто государство…». Как известно, при внесении в сюжетную линию произведения вставок с различными воспоминаниями, глубже раскрывается характер персонажа, расширяется информация о его жизни в прошлом, настоящем и объясняются причины и мотивация поступков.

Таким образом, исследованные произведения известных и талантливых писателей современной алтайской литературы конца XX и начала XXI веков Б. Укачина и Д. Каинчина наполнены живыми образами и мыслями, которые помогают раскрывать изменения, происходящие в психологии человека и его ценностей. Они указывают современному обществу и человеку на их нравственное падение, бессердечие и эгоизм. Их произведения, при всей индивидуальности каждого художника в отдельности, имеют органическую связь друг с другом идеологически, тематически и стилистически. В рассказах наблюдается утрата многих человеческих качеств. Писатели показывает, как такие понятия как доброта, милосердие, совесть постепенно уходят из человеческих сердец, и как это влияет на судьбу каждого человека. Б. Укачин и Д. Каинчин очень тонко затронули проблему «отцов и детей» в контексте таких понятий, как память, род, семья, дом, мать, которые были и остаются для каждого представителя этноса основополагающими. На первый план вышли женские образы. Героини обоих рассказов переехали в город из сельской местности, но отличие в том, что это происходило в разное время. Моронот – молоденькой девчушкой-студенткой, испытавшей военные и послевоенные лишения и вынужденной зарабатывать, пробиваться в жизни одной, а Эртечи, будучи уже на пенсии, уже вполне состоявшимся мудрым человеком, с огромным жизненным багажом. Моронот, прожившая и проработавшая более сорока лет за ткацким станком, уже переняла привычки, манеры городских жителей. Даже язык ее отличается от сельских жителей. Эртечи же относится к интеллигенции, но она не может оставить деревенские привычки, не забывает традиции своего народа: уважение к младшим и старшим, к гостям и т.д.

Рассказы Б. Укачина и Д. Каинчина объединены общностью тем и идей, постановкой социально-нравственных проблем, которые отличаются глубоким психологизмом в изображении характеров в современной алтайской литературе. В них отчетливо проявляются нравственно-этические проблемы современного общества, характерна тема преемственности жизни поколений, тема природы, единство родового и природного начал в этносе и звучит боль за будущее Алтая, более отчетливо просматриваются поиски нового мироощущения. Содержание, стилистические и жанровые особенности обоих произведений отражают необратимые изменения в жизни села и города, смену духовных ориентиров конца XX и начала XXI веков. Перед читателями предстали совершенно иные образы и социальные проблемы. Являясь мастерами «деревенской прозы», наследовавшей почвенническую традицию русской и национальных литератур, Б. Укачин и Д. Каинчин прекрасно освоили и «городскую прозу», сформировавшуюся на основе интеллектуальной традиции. Через художественную деталь портрета персонажей – улыбку, голос, мимику, жест и одежду авторы создали психологический портрет Эртечи и Моронот.

В рассказах Б. Укачиным и Д. Каинчиным удачно используются такие художественные детали, как «длинный темный коридор», «деньги», «закрытая дверь», «порог», «затхлый запах», «старость», «яблоко» («Единственный сын»); «душный город», «це-ментная лестница», «душный цех», «духота в автобусе», «пустые бутылки», «деньги», «кедр и орехи» и т.д. («Дочерь тайги черневой»). Писатели затронули не столько социально-политический аспект, сколько неразвитость и противоречивость ближних личностных связей, отношения людей в быту, дома, в семье. В хронотопе исследованных рассказов писателей соединены бытовое (частное) и бытийное (экзистенциальное) время. Причем, бытийное (экзистенциальное) время присутствует во всей художественной ткани произведений, так как судьба каждого персонажа не замыкается рамками его жизни, а воспроизводит и передает опыт предыдущих поколений потомкам. Творчество обоих писателей отображает ценности современного человека, взгляд на объективный мир изнутри. Приведенные в статье примеры из анализированных произведений позволяют рассуждать о сочетании в рассказах Б. Укачина и Д. Каинчина идейно-нравственной и национальной проблематики.

У. Текенова, кандидат филологических наук